Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Порой мне кажется, что миссия и назначение этого артиста состояли в том, чтобы быть посредником. Между театром романтических страстей и театром оттепельных времен. Между Россией и Землей обетованной. Но главное – между миром высокой литературы и богемным театральным сообществом. В само актерство он привнес ту меру совестливости и саморефлексии (в книгах своих он ведь не только вспоминает, но еще и исповедуется), какую вообще-то эта «рабская, бабская профессия» не предполагает. Нет-нет, а и проступал в нем эдакий пророк Иеремия, бичующий пороки. Но потом буря утихала. И он снова представал перед нами в истинном своем свете. Интеллигент театрального цеха, поклоняющийся равно Мельпомене и Эрато, Талии и Эвтерпе. Твердо знающий, что истинный актер всегда немного больше, чем актер.

Олег Янковский: не затушивший свечу

19/02/2009

Обычно вспоминают барона Мюнхгаузена или героя фильма «Полеты во сне и наяву». Я вспоминаю сосредоточенное лицо Янковского-Горчакова, когда он через большое, продуваемое сырым ветром пространство несет свечу в фильме «Ностальгия». В этой горящей свече залог спасения – и его и человечества. Он должен донести ее из края в край, не загасив пламени.

Олег Янковский дважды снялся у Тарковского. Первый раз в «Зеркале». Тогда явно понадобилась его фактура – молодой артист был поразительно похож на отца режиссера Арсения Тарковского. Для автобиографичной и очень личностной картины это было принципиально, и Янковский любил вспоминать, как в гулких коридорах «Мосфильма» его догнала ассистент (а потом и жена режиссера) Лариса Тарковская, пораженная сходством незнакомого молодого человека с выдающимся поэтом.

Второй раз – в «Ностальгии». Для Тарковского столь чтимые другими режиссерами лицедейские способности артиста мало что значили. Значило нечто другое. И именно в его фильмах вдруг становится ясно, что это «другое» и есть главная редкостная и очень важная особенность Янковского. Он умеет отрешенно и сосредоточенно молчать в кадре. Его молчание суггестивно. Оно у него никогда не пауза, но почти всегда момент истины. Эмоционально говорить, хлопотать лицом, выразительно страдать умеют и другие. Артист вообще запоминается обычно в динамике – комической или трагической. Янковский принадлежит к числу тех уникальных артистов, которых запоминаешь в статике. Не только у Тарковского, хотя у него как-то особенно, ибо вдумчивое и неспешное вглядывание в жизнь и было, пожалуй, главным открытием его кинематографа, но и в других, бесконечно далеких от Тарковского киноработах. В том же «Бароне Мюнхгаузене», где герой печально и иронично смотрит в кадр, прежде чем начать свое финальное «восхождение», или в «Служили два товарища», где последний спокойно-удивленный взгляд Янковского в камеру, словно спрашивающий зрителя: «Меня, кажется, сейчас убили», запоминается едва ли не больше, чем все перипетии этого хорошего и увлекательного фильма.

Не благородство облика, которое на разные лады будет обыгрывать кинематограф, поручая ему роли совестливых офицеров – от немца Генриха Шварцкопфа до Кондратия Рылеева, а именно эта явленная в кадре концентрация внутренней жизни и определила уникальность Янковского в нашем театре и кино. Благородство облика, ума и манер было скорее предпосылкой этой его уникальности. Не благоприобретенное благородство, скорее врожденное. Сын сгинувшего в лагерях бывшего штабс-капитана лейб-гвардии Семеновского полка Ивана Павловича Янковского родился в казахском городке Джезказгане: в советской России потомки дворян часто рождались на окраине империи.

«Посмотри, вон сидит типичный арийский юноша», – сказала в одном из кафе города Львова Владимиру Басову его жена. Басов искал артиста на роль Шварцкопфа в «Щите и мече» и отреагировал весьма характерным образом: «Но он наверняка какой-нибудь физик или филолог». Артисты с такими умными лицами и тогда (да, впрочем, и теперь) встречались редко. Если бы не это решающее обстоятельство, актерская карьера Янковского казалась бы скорее случайностью, чем закономерностью. Он ведь и в театральном-то институте Саратова, куда семья переехала из Джезказгана, оказался по комическому недоразумению – заглянул туда ненароком и узнал, что его фамилия значится в списке зачисленных на актерский факультет: оказывается, его брат, не сказав никому ни слова, успешно сдал экзамены. Вот Янковский и стал учиться на актерском вместо брата, никак поначалу не обнаруживая своего редкого дара. И в самом институте, и в саратовском театре он играл без особого успеха. Его талант должен был войти в фокус. Он сам, a главное, окружающие должны были понять, что ему самой судьбой назначено восполнить дефицит несуетного благородства в тогдашнем искусстве. Стать воплощением трудной и, в общем-то, бесконечной темы. Нет, не романтической, скорее постромантической.