Как видно, перевод текстов дает весьма важную пищу для размышлений о переводе культуры – в том числе и в рамках «переориентации от текста к дискурсу».[704]
Имеется в виду участие переводов в дискурсивных практиках и исторических дискурсных формациях. С этих же позиций история (художественного) перевода открывает возможность своего нового, критического прочтения. Перевод оказывается культурной техникой, включенной в отношения власти и зависимости, а также в определенный дискурсивный контекст (например, ориентализм, колониализм):[705] на фоне колониалистской интеграции литературных текстов Эдвард Саид не только указал на необходимость создать «сравнительное литературоведение империализма»[706] и тем самым провести ревизию литературной истории. Необходимой в контексте translational turn оказывается и ревизия истории перевода: в каких условиях и отношениях власти развился европейский переводческий авторитаризм и возникла «европейская переводческая привилегия»[707] или даже монополия. Здесь в игру вступает рефлексивный поворот. Ведь в колонизаторском процессе переводческая практика во многом служила европейской практике репрезентации в качестве стратегии закрепления образов чужих культур. А последняя посредством фильтрации, узурпации и фиксации в своих описаниях культуры способствовала тому, чтобы исключать неевропейские общества из динамики исторического процесса.[708] Тем самым следует рассматривать историю перевода как часть колониальной истории и понимать «колониальную историю культуры как культурно-политическую историю перевода в ситуации неравного распределения власти».[709] Современная переводческая практика также выдает свою причастность к этой истории гегемонии – на уровне языковой политики. Противостояние малых языков превосходству международных языков придает особую остроту переводческой проблематике. Однако и здесь возрастает необходимость как можно скорее концептуально переформулировать категорию перевода. При новом осмыслении этой категории в будущем не избежать критического вопроса о том, приемлемо ли вообще в условиях культурной гегемонии и неравенства языков и дальше связывать перевод с гармонической идеей трансфера, наводящего мосты и объединяющего народы.Подобный выход концепции перевода за лингвистические рамки в сторону дискурсивной и культурной политики знаменует здесь не просто некий «культурный поворот» в переводоведении, открывающий совершенно новые области исследования культурного перевода. Такой выход как бы сразу создает новый ракурс рассмотрения самих культурологических явлений. Хотя переводческий характер культурологических «объектов» и постулируется пока еще по большей части метафорически (культура как перевод), тем не менее начинают заявлять о себе и методологически весьма конкретные, ориентированные на анализ действий подходы (перевод как культурная практика). Расширение предметной области, метафоризация и, наконец, методологическое профилирование и здесь обозначают три шага, которые, как и в случае со всеми «поворотами», развивают переводческий поворот. Сьюзен Баснет и Андре Лефевр относятся к первым из тех, кто не просто инициировал культурологический поворот в науках о переводе,[710]
основав международные translation studies,[711] но указал на возможность дополнительного переводческого поворота в науках о культуре.[712] Однако дальше начальных намеков дело до сих пор не пошло – как, например, и в случае Рассела Веста, упомянувшего «переводческий поворот в культурных исследованиях».[713] И все же растущая метафоризация категории перевода свидетельствует о том, что набирает ход важная фаза переводческой переориентации. Лучше всего это демонстрирует новая концепция «культуры как перевода».3. Понятие культуры. Культура как перевод
Для наук о культуре значимость категории перевода ни в коем случае не заключается в одном лишь расширении предмета анализа – в переводе культур и между культурами. Важно здесь, что она проливает свет на переводческий характер самих объектов культурологии, на их нехолистическую структуру, на их гибридность и многогранность. В этом отношении перевод уже сделался важным методом перемещения и «очуждения», формирования различий и посредничества – с пользой для теории культуры. Ведь такое понимание перевода укрепляет широко распространенную критику многовековой европейской практики определения сущностей и противопоставления «своего» и «чужого». Как-никак, во всех своих «поворотах» науки о культуре преследуют общую цель – за рамками бинарных моделей познания и дихотомических разграничений открывать новые методы освоения «промежуточных пространств». Однако плодотворным изучение таких промежуточных пространств будет только в том случае, если рассматривать их как «пространства перевода»: как пространства построения отношений, ситуаций, «идентичностей» и взаимодействий посредством конкретных культурных процессов перевода.