Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре

Определиться с границами и различиями оказывается важным сегодня, когда различные дисциплины – прямым или косвенным образом – движутся в сторону недихотомичной модели перевода, которая, отказываясь от четких поляризаций, подчеркивает взаимность трансфера, а также состояния «принципиальной переведенности» (Immer-schon-Übersetzsein). «Перевод… состоит на службе у различия».[714] Он противостоит мнимой чистоте концептов культуры, идентичности, традиции, религии и т. д. В этом смысле он выявляет обманчивость всякой утверждаемой идентичности, так как она всегда пронизана «чужим». Этой мысли не хватает конкретики, которой не добиться одним лишь деконструктивистским вниманием к переводу, рассматривая его в качестве категории языкового различия или же в качестве вершины айсберга языковой критики, основанной на различительном характере языка как такового.[715] В контексте концептуального переводческого поворота, ориентированного вместе с тем и на анализ действия, «различия» теперь можно исследовать скорее на уровне взаимодействий в сложившихся промежуточных и переходных пространствах.[716] Заслуженное внимание обращают на себя тогда и практические формы, в которых протекает критическое осмысление взаимозависимостей и взаимовлияний – особенно в культурно многослойных постнациональных социальных формациях.[717] Переводческое мышление и здесь воплощает собой пограничный феномен: «мыслить границами» («border-thinking»)[718] вместо того, чтобы мыслить идентичностями. В этом плане переводческий поворот укрепляет стремление наук о культуре к диверсификации – призывая в случае любых контактов, слияний, переходов, переносов и т. д. искать элементы посредничества, чтобы таким образом взломать кажущийся идеально ровным процесс переноса и выйти на уровень (культурных) различий.

Пожалуй, наиболее явное свое отражение переориентация на перевод обнаруживает в переводческой концепции понятия культуры: сама культура понимается как процесс перевода – среди прочего, и в смысле новой пространственной парадигмы перевода. Последняя, помимо идеи «культуры как путешествия» («culture as travel»[719]), проявляется и в концептах культурного перекартографирования политической карты («cultural mapping»), а также в построении некоего «третьего пространства» («third space»)[720] как специфического «пространства» действий и переводческих процессов. Иными словами, частично заступая на территорию spatial turn, переводческий поворот ведет к основополагающей ревизии представления о культуре: интегративное, холистское понятие культуры до сих пор еще находилось во власти герменевтического понимания и перевода культурных смысловых взаимосвязей. Динамизированное понятие культуры, напротив, открывается навстречу практикам, процессам переговоров и ситуациям культурного переноса. Наконец, с акцентом на перевод оно фокусирует внимание на обсуждении границ, на плодотворности взгляда извне, на переориентации привычных направлений трансфера. Важные импульсы здесь исходят и от постколониальных подходов, ставящих под вопрос европейско-американскую монополию на формулирование определений и формирование теорий. Европейские культуры и науки также не могут открещиваться от своих переводческих связей – они должны признать собственную переведенность. Этому способствует новое понимание культурного устройства.

Культуры не являются данностями, которые (как предметы речи) можно перевести. Напротив, культуры формируются в процессе перевода и за счет сложных явлений наложения и переноса, возникающих в каждом отдельном случае культурного сопряжения в неравных условиях распределения власти в мировом обществе. В этом смысле постколониальный теоретик Хоми Баба говорит непосредственно о «трансляционной культуре»:[721] культуры в самой своей основе пронизаны процессами перевода. Такая «принципиальная переведенность» проистекает к тому же из глобальной сети медиакультур и из критической релятивизации национально-государственных претензий на суверенность. Главным образом речь идет все же о теоретико-культурной концепции на основе децентрированного понимания культуры. В любом случае культура оказывается уже не «оригинальным», особым жизненным миром, но «гибридным», нечистым, смешанным наслоением опыта и смысла. Прежде всего именно конфликтная область межнациональной миграции и эмиграции обнажила сомнительность идеи о культуре как закрытой инстанции, оберегающей традицию и идентичность. Культура и здесь как никогда выступает выражением или результатом процессов перевода: «Культура… как транснациональна, так и трансляционна».[722] Далее, опираясь на такое понятие переводческой культуры, Джудит Батлер объявляет категорию культурного перевода ключевой транснациональной категорией космополитизма, конципирующей формирование мировой культуры как бесконечный процесс «кросс-культурного перевода».[723]