Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре

И напротив, обратившиеся к культурно-антропологическому знанию переводческие штудии наглядно демонстрируют опыт границ переводимости – скажем, на примере сложностей, возникающих при трансфере ключевых текстов неевропейской культуры – с их несовместимыми с западным миром смысловыми структурами и особенностями жизненного мира – в европейские текстовые формы.[751] Самые значительные препятствия на пути перевода ставит крайне существенный политико-переводческий аспект власти. С постколониальной точки зрения перевод становится поэтому все более насущным культурно-политическим проектом. Связь культурного и текстологического перевода с вопросами власти является ключевой точкой, на которой концентрируют свое внимание культурная антропология и постколониальная теория в рамках своего критического интереса друг к другу. Здесь этнографическая проблема перевода и репрезентации нагружается политическими смыслами, поскольку внимание переключается на «политику перевода культур („третьего мира“)».[752] На этой координатной оси переводческой политики бросается в глаза важный вариант перевода различий, воплотившийся, к примеру, в изобилующей разногласиями рецепции романов Салмана Рушди: «перевод не просто с языка на язык и из одной культуры в другую, но и перевод между группами интересов и дискурсами, которые соревнуются за превосходство на социальных аренах – местных, национальных, транснациональных».[753] Не в последнюю очередь именно на «арене» социальных диссонансов категория перевода помогает с позиций жизненного мира и политики осмыслить явления, возникающие внутри и на перекрестке культур и культурных различий.

Такие примеры демонстрируют, насколько «возмутительной» может становиться интеркультурность, настаивающая на «поисках универсальной основы коммуникации», но в то же время вынуждающая искать «специфическое культурное первоначало Своего».[754] Однако данная дилемма позволяет сформулировать плодотворные вопросы перевода. Такой исследовательский горизонт выстраивается вопреки переводческой прерогативе Европы и ее давней традиции переводить чужие культуры и языки сугубо в европейский контекст. В будущем европейская наука о переводе неизбежно столкнется с новыми вызовами, пытаясь следовать за другим направлением исследовательского взгляда, согласно которому «процессы перевода играют принципиальную роль для самопонимания всех внеевропейских культур…»[755] Сюда относится, к примеру, формирование идентичности через процессы перевода в смысле гибридных формаций, особенно в обществах многоязычных регионов, таких как Африка, Азия или Вест-Индия.[756] Сюда же относится и определение своей позиции или выражение сомнения по отношению к гегемонному положению английского языка как международного и к определяемому им мировому рынку, где категория перевода так же выявляет асимметричные условия трансфера в глобальной экономике.[757]

6. Эпистемологические и методологические горизонты переводческого поворота

Последний шаг в формировании какого-либо «поворота» – всегда шаг концептуальный. В нашем случае категория перевода должна перерасти уровень предметности и стать аналитической категорией. На этом эпистемологическом уровне категория перевода продолжает актуальную в науках о культуре тенденцию к критике бинарности. Потому что в качестве категории, характеризующей «промежуточные пространства», перевод воплощает собой движение, направленное против мышления бинарными структурами и эссенциализирующими представлениями, основывающимися на сущностных определениях. С методологической точки зрения перевод как раз представляет собой еще далеко не исчерпанную модель для дисциплинарных сцеплений и сопряжений – в том числе и с прицелом на возможную трансформацию дисциплин и их понятийных систем как таковых: «Когда понятия ступают на территорию различных жанров, они не могут не измениться».[758]