Читаем Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре полностью

Впрочем, анализ ментальных карт не является порождением пространственного поворота.[896] Еще дискурс постмодерна заложил фундамент для концептуализации ментальных карт и когнитивного маппинга (Фредрик Джеймисон),[897] а также для понимания пространства как средства взаимообмена, как средства языка и символического наполнения (через содержимое памяти, империалистические приписывания и т. д.). Конструирование пространства при помощи символизации задает пространственному повороту ключевой вектор движения. Потому что внимание направляется также на то, как карты не просто отображают естественные отношения, но выражают акты измерения и символического кодирования вплоть до манипуляций, что не в последнюю очередь позволяет использовать их в качестве инструментов политического господства.

Операционализация критической – и даже политической – пространственной перспективы методами картографирования (маппинга) существенно смягчается в примечательной немецкой версии пространственного поворота, представленной в работах историка Карла Шлёгеля. Пространственный акцент Шлёгеля тоже закрепляется на географических картах, однако последние служат скорее тому, чтобы в топографическом смысле выявить одновременность пространственных связей и обнажить пространственные отношения через чтение карт как «визуализацию».[898] Нельзя не заметить здесь связь с иконическим поворотом (iconic turn): «История демонстрирует свою визуальную, иконографическую сторону».[899] Однако очевидна и сопутствующая этому деполитизация: посредством карты здесь репрезентируется одновременность, «единство времени, места и действия».[900] Утрачиваются всяческий анализ власти и перспектива действия, которые в постколониальных побуждениях к спатиализации, исходящих от «третьего пространства», еще обладали важным значением. Вместо этого здесь подчеркиваются два других аспекта. С одной стороны, пространственный поворот признается новой оптикой, перед которой – ввиду синхронности и нагромождения различных, прежде анализировавшихся отдельно друг от друга пространственных измерений – стоит задача изобразить комплексность исторических процессов и к тому же в таком масштабе, какой не позволял себе ни один другой «поворот»: «Обращение к месту всегда подспудно оправдывало histoire totale (тотальную историю. – Примеч. пер.)».[901] С другой стороны, пространственный поворот должен вновь продемонстрировать способность идеи пространства противостоять дематериализациям лингвистического поворота. Именно события 11 сентября 2001 года напомнили Шлёгелю, «что существуют места: места, а не просто символы, знаки, репрезентации чего-либо… города, которые можно поразить, башни, которые можно разрушить».[902]

Пространственный поворот, таким образом, означает у Шлёгеля давно назревшее и вытесненное текстуализмом и культурализмом внедрение в материальность пространств: раскопки, поиски следов и связующих линий, – тем самым Шлёгель выступает в поддержку исследования конкретных мест, свидетельств очевидцев и экспедиций также и в исторической науке. С оглядкой на рефлексивный поворот, удивительными в этой установке не в последнюю очередь оказываются ее последствия для изображения истории. Потому что в будущем историографические описания культуры также должны скорее изображать поля, отмечать точки пересечений и линии взаимосвязей.[903] Тем самым вместо «нарративов эволюции»[904] смогут утвердиться другие формы репрезентации, соответствующие противоречивому, конфликтному и раздельному сосуществованию различных миров – межжанровые «нарративы синхронности»,[905] как называет их Шлёгель.

Удивительным образом все же просматривается (европоцентристская) политическая цель: произвести новое измерение Европы. Однако такое измерение пространства не учитывает людей, остается сугубо картографичным и не сообразуется с действиями и отношениями. К тому же концентрация на «производстве нового европейского пространства»[906] после расширения на восток или также на запад заставляет предполагать, что существует некоторое различие между двумя версиями пространственного поворота.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука