Читаем Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре полностью

Даже если отдельные ответы на этот вопрос расходятся между собой, понятие образа всегда остается существенно расширенным. В центре внимания здесь находятся образы повседневной жизни так же, как образы и методы диагностической визуализации в естественных науках и медицине. Иконический поворот тем самым объединяет элементы, все больше заставляющие усомниться в традиционном, концентрирующемся на художественных произведениях понятии образа в истории искусства. Так, Хорст Бредекамп дает очень общее определение: «Визуальная структура, связанная со смыслом, пусть и бессмысленным, является для меня образом».[1004] Образы следует изучать с точки зрения их предыстории («субистории»), с точки зрения их отношения к изображаемому, их «смысла» и своеобразия, а также медиальности, не забывая и о многослойности их восприятия и рецепции. Когда и где, при каких условиях и в каких медиумах образы проявляются во всей своей полноте?[1005] Ганс Бельтинг добавляет: «Какой-либо „образ“ есть нечто большее, чем продукт восприятия. Он возникает как результат личной или коллективной символизации. Все, что попадает в поле видения или внутреннего зрения, можно объявить образом или превратить в образ».[1006] Это существенно расширяет понятие образа. Оно антропологизируется, поскольку связь с восприятием, субъективным взглядом и внутренним зрением провозглашается центральным критерием образа, что решительно выводит за рамки объектного статуса образов.

Такое расширенное понятие, с одной стороны, подрывает исходный онтологический вопрос о сущности образа. Ведь образ конституируется лишь через определенный способ обращения с образом – не в последнюю очередь через культурные конвенции восприятия образов и аффективные приписывания. Поэтому становится необходимым развитие прагматики образа, за которую выступает философ Гернот Бёме, пытаясь дать философское обоснование пониманию образа.[1007] С другой стороны, столь широкое понимание последнего выявляет границы рефлексии над образами как в философии,[1008] так и в традиционной истории искусства. Необходимость общедисциплинарной науки об образах диктуют не только актуальные гетерогенные образные миры, но и комплексные измерения образного анализа, охватывающего следующие аспекты: создание образов в социальном пространстве, активность чувственного восприятия, производство внутренних образов.[1009]

История искусства/историческая наука об образах

Изначально ключевой для истории искусства вопрос «что есть образ?» ослабил фиксированность на понятии искусства. Однако универсального определения он не может и не должен давать – хотя бы по причине различности образов, будь то произведения живописи, фотографии, фильмы, цифровые изображения, зеркальные отражения, художественные образы, образы сновидений, представлений, вплоть до образов мира – в любом случае все это образы, выходящие за рамки традиционных картин. В зависимости от названных здесь подходов теории знака (семиотики), эстетики, антропологии, философии дифференцируются и различные подходы иконического поворота или становящейся науки об образах: так, складывается феноменологическая теория образа с акцентом на зримости, антропология образов с акцентом на телесности, семиотика образов с акцентом на знаковости. В этом нагромождении позиций по-новому активизируются компетенции истории искусства в сфере анализа форм и вместе с тем в сфере исторического конституирования смысла. Они маркируют «иконическое различие»,[1010] которое Готфрид Бём объявляет важнейшим критерием образа. Бём аргументирует это тем, что формальный анализ способен зафиксировать подобное различие, то есть обе стороны образа: его принадлежность к материальной культуре и в то же время причастность к сфере символического значения. Такой анализ позволяет обнаружить характерный для образов принципиальный контраст между их сделанностью и смыслосозидающим характером изображения и дейксиса, между (материальным, медиальным и техническим) производством и силой изображения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука