Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

Одним из первых уголовных дел эпохи Большого террора было дело "ячейки русских фашистов", оно же дело словарников. В начале 1935 года, вскоре после убийства Кирова, были арестованы 140 человек – немцы и филологи-германисты. Их обвиняли, в частности, в том, что они пытались "фашизировать" Большой немецко-русский словарь. Тираж первого тома был уничтожен, вторая, подготовленная к печати часть издана не была. Через четыре года начнут сажать антифашистов, что-нибудь опрометчиво сказавших о пакте Молотова – Риббентропа, и не выпустят их из лагерей, даже когда начнется война с Гитлером, но в 1935 году арестовывали тех, кто знал немецкий язык. Главного редактора словаря Елизавету Мейер расстреляли, среди отправленных в лагеря были философ Густав Шпет и поэт Дмитрий Усов. Стихотворения Усова в СССР не публиковались, а имя его не было забыто совсем только благодаря воспоминаниям Надежды Мандельштам:

"Бородатый, задыхающийся и одичавший, как О. М., тоже ничего не боящийся и всем напуганный, Усов умирал в ташкентской больнице и звал меня проститься, а я опоздала прийти. Пусть он простит мне этот грех за то, что я скрасила стихами Мандельштама, любимого им беспредельно, его последние дни. Когда Мишенька Зенкевич ездил по каналу, каторжник Усов уже зарабатывал там свою грудную жабу. Он принадлежал к "словарникам" – делу, по которому ждали много расстрелов, но чей приговор был смягчен по ходатайству Ромена Роллана. Во время войны кое-кто из словарников вышел, отсидев пять лет в лагерях, и попал в Среднюю Азию, куда выслали их жен. Эти сорокапятилетние люди один за другим умирали от сердечных болезней, нажитых в лагерях. Среди них – мой приятель Усов. Каждое такое дело – эрмитажники, историки, словарники – это крупица народного мозга, это мысль и это духовная сила, которую планомерно уничтожали".

Поэт Татьяна Нешумова собиралась написать маленькую заметку об Усове для Мандельштамовской энциклопедии, но работа, которая должна была занять пару дней, продолжается второе десятилетие. Т. Н. опубликовала два тома стихотворений, статей и писем Усова и сейчас готовит книгу его друга – Евгения Архиппова. Все, кто работал в архивах, знают гипнотические свойства старых бумаг, которые словно берут тебя в плен, подсказывая маршрут поисков. Когда я впервые оказался в ЦГАЛИ, открыл блокноты Владислава Ходасевича и письма Набокова, которые полвека лежали в спецхране, мне показалось, что от них исходит энергетический поток: нечто подобное я ощутил еще раз, когда у меня сломалась микроволновая печь. Антон Шандор ЛаВей писал, что в старых музыкальных записях, которые никто не слушал много лет, накапливаются сатанинские силы. Видимо, это происходит и с бумагами, принадлежавшими гению.

Дмитрий Усов гением не был, но написал несколько безупречных стихотворений, которые могли бы оказаться в антологии Серебряного века. Вот это, например – сочиненное на крыльце "Счастливого домика".

Зимний свет и чахл, и жуток.

Ночь и ночь глядит на нас;

В каждом круге каждых суток

Повторяющийся час.

На окне, глухом и старом,

Ветви инея сплелись.

В этот час пушистым Ларам,

Ларам маленьким молись:

Чтобы был кусок твой лаком,

Полон ларь и гладок кот,

Чтобы тем же ровным шагом

Проходил за годом год...

Спит лампада, печка греет,

И мурлычет серый мех:

Каждый за себя радеет,

А кошачий Бог – за всех.

Дмитрий Усов, 1914Дмитрий Усов играл на рояле, собирал землянику, публиковался в журнале "Проталинка", изображал, купаясь в реке, "Игру волн" Бёклина, увлекался Новалисом, Рильке.  Самый интересный раздел его двухтомника – письма. Беспечный молодой человек, баловень судьбы оказывается в советском аду – мире, к которому не может приспособиться (хотя и пытается), и гибнет, раздавленный красным колесом.

Я читал книгу Усова как раз в то время, когда наши навозные жуки вновь забормотали о том, что нужно вернуть памятник Дзержинскому на Лубянку. Говорят, что этот монумент (разительно похожий на черное дилдо из БДСМ-шопа) представляет художественную ценность, и площадь без него смотрится как-то не так. Я согласен с этим, и думаю, что Феликса следует вернуть на прежнее место, но только не ставить на постамент, а подвесить за шею. Всего несколько часов 23 августа 1991 года он висел именно так, и, к счастью, я эту незабываемую картину видел.