Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

К. Терешкович, портрет А. Гингера, 1921Очень привлекательными мне представляются письма Бориса Божнева Гингеру и Присмановой. Какими-то своими обертонами они реагируют и рефлексируют на эпоху 20-х годов, хотя основная их масса написана после Второй мировой войны. Сама же эпоха начала 20-х годов представляет, как я уже сказал, не до конца разгаданный мир. Так, например, до самого последнего времени приходилось гадать, что означает слово "Гатарапак". Мы знали, что само оно образуется путем сложения первых букв входивших в нее членов. Но насчет того, кто эти члены, существуют разные мнения. Несколько лет назад я уже опубликовал воспоминания художника Константина Терешковича, одного из ближайших друзей Александра Гингера, который, как мне кажется, дает наиболее адекватную расшифровку этого названия. В приложении к двухтомнику Гингера, о котором мы беседуем, я эти воспоминания включил. Терешкович пишет, что "Гатарапак" состоял из пяти человек, и эти пятеро были: Гингер (Г), Т – Марк Талов, поэт, который вернулся в советскую Россию в 22-м году, Р – Исаак Ильич Раскин, П – это Борис Поплавский и конечный К – человек, о котором мы мало что знаем, – это художник Сергей Карский, сын которого Мишель Карский, ныне живущий в Париже, известный музыкант, подарил мне несколько фотографий из семейного архива и письма матери и отца Гингеру. Переписку Талова с Гингером я опубликовал во втором томе.

– Это уже 60-е годы, через несколько десятилетий после их разлуки…

– Да, 40 лет спустя. Талов был одним из ветеранов эмигрантской поэзии в Париже. Он приехал в Париж в 1913 году, бежал еще из царской России. И поэтому молодая поросль – Гингер, Поплавский, Божнев – воспринимали его как старожила. В 1922 году он и Валентин Парнах, еще один парижский старожил, возвращаются в советскую Россию. И возникающая между Гингером и Таловым переписка в 60-е годы мне представляется одним из любопытнейших явлений: диалог не только между двумя географическими точками, но между двумя эпохами, двумя историями, попытка найти общий язык в расколе мира на западный и советский. Во втором томе опубликована и переписка Талова с Сергеем Шаршуном, еще одним членом "Палаты поэтов", который пережил всех и умер в 1975 году. Гингер посвятил свою книгу "Свора верных", которая вышла одной из первых в эмигрантском Париже – в 1922 году, четырем своим друзьям, членам "Палаты поэтов": среди них есть Сергей Шаршун. Гингер присутствует в переписке Шаршуна с Таловым в обсуждении того, как с тех пор, когда они были молодыми, изменился мир, эволюционировали поэзия, искусство. Гингер и Талов восстанавливают сорокалетний временной провал по тем стихам, которые они дарят друг другу. Талов, хотя и писал в Советском Союзе, но не мог публиковаться.

– Одно стихотворение опубликовал…

– Да, в 1964 году он напечатал в "Дне поэзии" стихотворение, которым очень гордился. Но это было единственное стихотворение, которое позволили Талову опубликовать. А так он занимался переводами и не без лукавства полагал, что после возвращения на родину все его замыслы, все творческие проекты воплотились. Кто был удачливее, кто полнее реализовал себя, кто оказался более востребованным – поэт в эмиграции или поэт на родине – этот вопрос незримо присутствует в переписке членов гингеровской "своры верных". Старая дилемма: свобода без родины или родина без свободы – приобретала в случае с бывшими поэтами-однопалатниками не абстрактно-книжную, а вполне реальную жизненную ценность. Это все проблемы не надуманные, они терзали и мучили этих людей. Ведь после Второй мировой войны (я эту ситуацию подробно описываю во вступительной статье), большая группа эмигрантских поэтов, писателей взяла советские паспорта.

– Гингер тоже, и он печатался в просоветских изданиях одно время.