Купавна

Все это и многое другое — дело дальнейшей работы Ивана Тимофеевича Рысенкова. Он ведет поиск новых фактов трудной борьбы партизан в степной зоне, где фашистская авиация всегда могла обнаружить даже самый незначительный отряд народных мстителей. И кое-кто склонен считать, что партизанского движения, как организованной силы, в районе Красновки не было. Майор Рысенков опровергает такую версию. Он документально доказывает, что в декабре 1942 года в боях за овладение станцией Красновка и хутором Донским вместе с частями прославленного Кантемировского танкового корпуса активно участвовал и первый партизанский полк, которым командовал легендарный командир по прозвищу Король. Таким образом, степной ковыль под Красновкой полит и партизанской кровью.

Гитлеровцы держали здесь упорную оборону. Это подтверждают данные: более четырех тысяч убитых солдат и офицеров противника при почти полном отсутствии пленных… Лишь благодаря совместным усилиям воинов и партизан, их беспримерному мужеству и массовому героизму здесь была одержана победа.

Об этом и рассказал ребятам из группы «Поиск» Владимир Иннокентьевич Салыгин.

Ты знаешь, дружба, память у меня крепкая. Ничего не переврал: за что купил, за то и продаю. И малята не переврут. Имеется и пленка с рассказом Салыгина. Между прочим, удивительна детская восприимчивость.

«А мой папа пишет диссертацию, — сказала одна шустрая девчушка. — О поиске ископаемых. Иван Тимофеевич тоже будет доктором наук?»

«Вполне возможно», — ответил Салыгин. А Петя, тот самый мальчик-ватажок, с круглым лицом и мелкими кудряшками, который вошел первым в квартиру, вот как выступил: «Недавно у нас была встреча о поэтом. Так он рассказал, откуда у него берутся стихи… Герой Советского Союза Сергей Александрович Борзенко был в Чехословакии и поделился впечатлениями: там в одном из соборов есть фреска — казнь Зои Космодемьянской фашистами. Не долго думая вот об этом поэт и написал стихотворение. Так он может написать и про Аню!»

Нашелся среди малят еще один. Этот долго думал и вдруг спросил: «А что же, Владимир Иннокентьевич, Ефросиния Сергеевна? Вы все говорили о майоре Рысенкове, а про нее забыли».

Он словно нокаутировал Салыгина. И ребята почувствовали неладное, зашикали на мальчика.

«Погоди, — сказал мальчик-ватажок, старший из поисковцев, — оставим эту тему до следующего раза».

«Так-так. Спасибо. В следующий раз», — с болезненно-гортанным клекотом промолвил Владимир Иннокентьевич.

На том малята и ушли. И тогда Светлана спросила: «Ефросиния Сергеевна, как мне кажется, тоже была участницей тех событий и знала Аню Усову. Не так ли?» — «Нет, знаете… Ее братец… был там… Но не с нами был… с немцами. Слишком легко отделался… Не воздали наши ему сполна».

Светлана Тарасовна удрученно склонила голову: «Очевидно, как вы говорите, воздать сполна не так просто. Иной столько наделает, что никакой, даже самой лютой, смертной казнью не искупить ему того горя, которое он причинил другим. — Она подняла печальные глаза на меня: — Взять хотя бы моего родителя, которого я выбрала себе… этого… Шкреда…»

Веришь, дружба, Света будто полоснула меня ножом по сердцу. Но за меня ответил Владимир Иннокентьевич: «Выбирать можно друга, жену или мужа. Родителей, дорогая, не выбирают». «Что ж, поскольку этого нельзя сделать, то… — Она осеклась, но, немного подумав, как бы набравшись решимости, твердым голосом заключила: — Мне очень хочется взглянуть на своего отца. Я бы вынесут ему свой приговор! Могла бы даже сама привести его в исполнение». «Тогда да-да, — пробормотал Салыгин. — Тогда я помогу вам увидеть его».

«Помогите, Владимир Иннокентьевич! Помогите… Я хочу его видеть! Для меня это очень важно».

Я был не в состоянии участвовать в их разговоре, не слышал, что еще говорила Света, но, глянув в ее глаза, заметил: они стали удивительно схожи с глазами Ефросинии Сергеевны, портрет которой внезапно привлек мое внимание.

«Все же на фотографии Ефросиния Сергеевна совсем не такая, какой я видел ее перед войной, — сказал я. — Тут вроде бы она сама не своя, беспокойная…»

«Этот снимок сделан накануне… как ей уйти», — мрачно произнес Салыгин.

«Что ж, она оставила тебя?» — удивился я.

«Нет, она осталась со мной… как видишь… Кто-то убивал, а у нее сердце не выдержало. Очень уж она любила брата своего — фрондера. Страшно переживала. Куда-то тайком ездила от меня, хлопотала о помиловании. Кажется, добилась своего. И когда он пустил в меня пулю, вскорости и умерла… Умерла Фрося на моих руках. Я сам тогда едва держался на ногах».

Вот какая сейчас жизнь у Владимира Иннокентьевича. Так что ты, пожалуйста, дружба, при встречах с ним поимей это в виду. Может, это до поры до времени, но пока щадить надо. Пускай он сам себе пишет записки от имени своей жены. Пусть их пишет тот же Рысенков. При случае напиши и ты, но так, чтобы он не знал, что записочка от тебя. К счастью людей, есть на свете любовь, которую сама смерть не в силах сгубить. У него же к жене самозабвенная преданность. Такая любовь поддерживает в человеке жизнь, и пусть она послужит примером для всех нас».