Купель Императрицы

– Слушай внимательно, – говорил он по пути. – Может статься, что я потеряю сознание. Это ничего, Парень. Главное: тебе придется меня зашить. Не спорь. Ты сможешь. Времени на подмогу нет. В операционной, в шкафу на средней полке, найдешь все что нужно. В большом коричневом бутыле – йодонат. Обработаешь им раны. Там же найдешь хирургические иглы и нить. Бинты и все остальное – тоже там. Зашьешь как сможешь, лишь бы затянуть раны. Заклеим и забинтуем позже, когда я смогу подняться. Затем – снова обработаешь и заклеишь пластырями. И самое главное: после, если я отключусь, обязательно меня растряси. Нашатырь найдешь там же. А дальше – я справлюсь сам. Понял?

– Ага, – растерянно пробормотал я.

– Ты как-то неуверенно сказал.

– Я все понял, – ответил я, придав голосу твердости.

Меня самого начинала пробирать дрожь. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в висках. Вопреки опасениям, Харон одолел весь путь и дошел до операционной. Я помог ему снять поддежку, и уложил его на стол. Зажег над ним лампу. Три раны – глубокие, широко вскрытые и набухшие, – сочились кровью. Живот наставника, от одного бока до другого, покрывал застарелый, грубо зарубцевавшийся шрам, пугающий не меньше, чем живые, кровоточащие раны. Меня начало мутить и перед глазами поплыли круги.

– Дыши, Парень, – прохрипел Старик. – Дыши. Ты справишься.

Я перешел от операционного стола к шкафу и принялся выставлять все необходимое для операции. Приготовил перчатки, пластыри и бинты, взял сразу три иглы и вдел в них нити, нашел нашатырь и йодный раствор.

– Возьми тупферы, – услышал я из-за спины.

– Что взять?

– Там должны быть деревянные палочки с ватой, – руководил Харон, – обмакнешь в раствор. Обработаешь раны. И вату отдельно возьми – промокать кровь, чтоб видеть, где шить.

Меня снова замутило, но, не позволяя себе думать, я делал все механически и быстро. Выложив все что требовалось на металлический столик на колесах, я подкатил его к операционному столу.

– Монитор, – Харон кивнул в сторону другого столика, со стоящим на нем экраном с кучей проводов и присосок. – Может пригодится. Подкати его. Поставь за мной, чтоб мог видеть.

Спотыкаясь обо все что только можно, я подкатил монитор к операционному столу, и поставил его за головой Старика.

– Электроды, – объяснял наставник. – Видишь на них буквы? Эр А – под правую ключицу, Эл А – под левую.

Трясущимися руками я размотал провода, нашел нужные электроды и установил их на грудь Харона. Следующие два – очистив живот наставника от крови и следуя указаниям – прикрепил ему ниже ребер, и последний – под сердце. Совладав с аппаратом, я нажал на кнопку монитора, и тот загорелся. На экране появились ряды изменяющихся чисел и бегущая кривая с сердечной волной. Мой мозг пылал. Мне некогда было разбираться во всех значениях монитора, главное – я мог видеть жизнь сердца, и этого было достаточно.

– А если… – я не знал как закончить предложение, но Старик меня понял.

– А если… – с трудом проговорил он, и так же тяжело заключил: —

Достойнее смертей иных

Та, что в бою принять готов

За кости пращуров своих,

За отчий храм своих Богов…

Слова Старика ободрили меня. Раз уж в такой момент он был в силах вспоминать и цитировать стихи, значит его состояние было небезнадежным. Вернувшись к столику с инструментами, я закатал рукава своей поддежки и обработал руки йодным раствором от кистей до локтей, надел перчатки и обработал на всякий случай и их.

– Смелее, Парень, – простонал Харон, слабо улыбаясь. – Мы еще повоюем.

Словно хирург со стажем, я держал руки перед собой согнутыми в локтях. Сделав глубокий вдох и долгий выдох, я взял ватные тампоны и промокнул раны наставника; обмакнул тупфер в бутыль и принялся обрабатывать кожу вокруг ран. Харон молчал и коротко дышал. Ему все труднее было держать глаза открытыми, и его веки размыкались все реже. Обработав раны, переведя дыхание и уняв дрожь, я взял первую иглу. Поднеся ее к ране я долго не решался пронзить кожу Старика: он лежал на операционном столе, как на жертвеннике, окровавленный и обессиленный. Этот человек (о существовании которого я не знал еще пару дней назад), спасший мне жизнь прошлой ночью, теперь безоговорочно доверял мне свою. «Жизнь за жизнь», – вспомнил я слова существа. Какими бы ни были мотивы пленницы дворцовой купальни, желавшей умертвить Харона, для меня эти слова имели сейчас совершенно противоположное значение. Сомкнув кромки раны пальцами левой руки, я задержал дыхание и сделал первый стежок. Харон застонал и выругался:

– Сука!