Купель Императрицы

Продолжив уже знакомыми мне словами: «Все изменилось в начале девятнадцатого века…», наставник – снова надев очки, и словно бы перевоплотившись в учителей истории и географии в одном лице, – неожиданно приступил к рассказу о первом российском плавании вокруг света, начавшемся с согласия и благословения Александра Первого в тысяча восемьсот третьем году (в столетие Санкт-Петербурга) и завершившемся – в восемьсот шестом. Харон стоял у большой настенной карты, унизанной иголками с пересечениями разноцветных нитей, и последовательно указывал на маршрут и пункты назначения кораблей «Надежда» и «Нева». В унисон его рассказу, в моем воображении оживали картины прощания с берегами Кронштадта, пейзажи Канарских островов и берега Бразилии. Харон, живо жестикулируя (словно и не получал ранений, едва не лишивших его жизни), увлеченно повествовал о переходе кораблей из Атлантического в Тихий океан, об отваге капитанов и команды, о многодневных штормах, о губительном проливе Дрейка, на дне которого покоятся более восьмисот парусников, и о праве носить серебряную серьгу в левом ухе для тех, кто миновал мыс Горн, огибая южную оконечность Америки; в глазах моего наставника пылал неподдельный огонь интереса, когда он рассуждал о каменных великанах острова Пасхи, о людоедах далекой Полинезии, и о Гавайских островах, где «Нева» села на мель и лишь чудом была спасена; не меньший интерес он выказывал говоря о корабельных интригах и распрях, неоднократно постигавших офицеров и команды. Маршрут «Надежды» отмечала на карте синяя нить, а маршрут «Невы» – красная. «Нева» то и дело уходила в самостоятельное плавание в направлении к иным – от маршрута «Надежды» – берегам, и снова возвращалась. Харон поведал о боевых действиях с применением пушек, в некогда русской Америке, в которые была стихийно вовлечена команда «Невы», о понесенных ею потерях, и о зимовке на Аляске, в то время, когда команда «Надежды» пребывала в полугодовом заточении на борту собственного корабля, ожидая разрешения японского императора сойти на берег с дипломатическим визитом; и о воссоединении судов, и их совместном плавании к берегам Китая.

– Пятнадцатого апреля одна тысяча восемьсот шестого года, – продолжал свой долгий рассказ Харон, – направляясь к южной оконечности Африки, где судам надлежало обогнуть мыс Доброй Надежды, ухудшившаяся погода разлучила Надежду и Неву. Предвидя такой возможный ход событий, капитаны условились о встрече на острове Святой Елены, куда, впрочем, Нева так и не прибыла: ибо ее капитан решил идти собственным курсом, и первым среди мореплавателей совершить безостановочный переход из Китая в Англию, дабы, во что бы то ни стало, возвратиться в Кронштадт прежде Крузенштерна.

Выстрел пушки оповестил о наступлении полудня. Ей вторил бой часов. Харон замолчал. Все это время, слушая рассказ наставника, я следил за маршрутами кораблей по карте: синяя и красная линии, в соответствии с его рассказом, временами разлучались и сходились снова, но была еще и зеленая нить, почти неразлучно следовавшая подле синей и обрывавшаяся как раз у острова Святой Елены. Когда часы смолкли, я, будто школьник, поднял руку и спросил:

– А что обозначает зеленая нить?

– А вот это, Парень, самое интересное!

Харон пересек кают-компанию и подошел к столу с музыкальной аппаратурой. Он покрутил ручку граммофона, запустил пластинку и установил на нее иглу. Из латунной трубы полилась классическая музыка, сопровождаемая теплым шорохом и потрескиванием винила.

– Любишь Бетховена? – спросил Старик.

Звучала седьмая симфония (мои детские посещения филармонии и капеллы в сопровождении матери не прошли даром). Харон вернулся к нашему столу, но остался стоять. Из подготовленной ранее стопки, он принялся раскладывать передо мной одну за другой книги с неровной сборкой страниц, в переплете явно ручной работы.

– Это копии дневников, хранящихся в государственной библиотеке, – объяснял он: – дневник Ивана Федоровича Крузенштерна, капитана корабля Надежда и руководителя экспедиции; Юрия Федоровича Лисянского, капитана Невы; Николая Петровича Резанова, камергера двора Его Величества, одного из основателей российско-американской торговой компании, при чьем непосредственном содействии и состоялось кругосветное плавание; Макара Ивановича Ратманова, старшего из офицеров экспедиции, вошедшего в общеизвестную историю кругосветного плавания в должности старшего помощника на шлюпе Надежда; и дневник Григория Ивановича Лангсдорфа, натуралиста, не имевшего контракта, но, по воле случая, присоединившегося к экспедиции в Копенгагене. Из их дневников можно подробно и более детально узнать обо всем том, что я тебе уже рассказал. В них все более-менее правда.

– Более-менее? – удивился я.

– Ну, всем свойственно что-то, так сказать, приукрашать или, напротив, недоговаривать.

Харон взял с кухонного столика пепельницу и присел за стол. Откинув сукно, он выдвинул из стола ящик, достал курительную трубку и набил ее табаком.