Харон сунул руку в карман жилета, вынул из него металлическую коробочку, похожую на портсигар, и открыл ее. Внутри находились капсулы белого, зеленого и коричневого цветов.
– Антибиотики, болеутоляющие и стимуляторы, – объяснил наставник, захлопывая коробочку и убирая ее обратно в карман, – такой коктейль поднимет даже мертвого, так сказать.
Он поднял стул левой рукой, и отнес его к столику с телеграфом. Зажег лампу, включил аппарат и присел за стол. И я впервые увидел наставника в очках: он надел их, достав из кармана жилета.
– Надо отчитаться, – пояснил он.
Я посмотрел на часы: стрелки показывали начало одиннадцатого. Ночь была тяжелая, и я не исключал, что мог проспать весь день. А наставнику и подавно требовался отдых.
– Как думаешь: утро или вечер? – спросил я.
– Вот заодно и узнаем, – ответил Старик.
Он постучал по клавишам. Зашумел механизм. Катушка провернулась, выдавая ленту с набранным наставником текстом. На ленте было отпечатано слово «время».
– Принеси нам что-нибудь поесть, – повернувшись ко мне, попросил Харон. – Лекарства – лекарствами, а силы восстановить надо. И красного вина! Терпкого, испанского!
– Ты уверен, что тебе сейчас можно? – насторожился я.
– Красное вино – лучше всякого физраствора! – усмехнулся наставник.
А механизм телеграфа снова застрекотал, и вместе с ним провернулась катушка. Старик оторвал ленту, прочитал и показал текст мне: «15 июня, суббота, 10.15 утра».
Я вернулся с кухни со столиком полным незамысловатых, но, как мне показалось, полезных яств: сыр и буженина (с двумя видами хлеба и сливочным маслом в масленке), арахисовое масло, оливки, виноград и нарезанные фрукты – яблоки, апельсины, бананы и киви. На нижнем ярусе столика в компании двух бокалов дышала откупоренная бутылка испанского-красного. Харон, закончивший свой отчет, ходил по кают-компании, покачивая кадилом дымящим угольками и ароматным ладаном. А в пепельнице, на столе под зеленым абажуром, догорал комок телеграфной ленты. Сервировав стол всем привезенным, я подождал, когда наставник закончит свой ежедневный ритуал, и мы приступили к завтраку. Вино пришлось очень кстати, и тревоги прошедшей ночи понемногу отступали.
– Ну что, Парень, – насытившись и осушив бокал вина, спросил Харон. – Ты еще хочешь узнать продолжение истории?
– Конечно, – оживился я. – Только, если у тебя есть силы.
– Не сомневайся – есть.
Взгляд Старика и правда стал живее, и его щеки, еще недавно бледные, покрылись здоровым румянцем.
– Тогда, – вставая, сказал он, – мне понадобится стол. Вино оставь.
Я собрал со стола посуду, еще изобилующую закусками, и Харон, курсируя между столом и книжной полкой, принялся выкладывать на него книги, карты и многочисленные листы с рисунками.
– Хорошо! – сказал Старик, окинув внимательным взглядом все приготовленное, и с важным видом продекламировал: —
Александрийская эпоха —
Столетье новшеств и идей,
Век процветанья и порока,
Года безудержных страстей…