Купель Императрицы

В ответ Диомида снова засмеялась, негромко, нежно, беззлобно.

– О, Государь мой, нет нужды жаловать мне чужое имя, – сказала она, и добавила, видя мою сдержанность и нерешительность: – Поднимись же!

Я встал с колена, но головы поднять не смел.

– Ужели мой Император сконфужен? – кокетливо спросила Диомида.

Она отняла руку от груди и легко взмахнула кистью: перед Оракулом поднялась волна, скрывая девушку от моих глаз, обошла ее кругом и рассыпалась звонкими, искрящимися каплями. Я поднял голову и взглянул на Диомиду: теперь передо мной стояла подлинная императрица в белоснежном муаровом платье, играющем переливами узоров и жемчугами; глубокое декольте с туго-шнурованным лифом пикантно подчеркивали грудь Диомиды; рукава, отделанные оборками ниже локтя, соединялись с высокими белыми перчатками; узкая талия переходила в широкую оборчатую юбку с длинным шлейфом; локоны Оракула теперь были прибраны в высокую царственную прическу, украшенную бриллиантовой диадемой и увитую нитью жемчуга; прозрачными бриллиантами также блистали уши, грудь и персты Диомиды; но ярче любых бриллиантов пылали ее изумрудные глаза, от которых я не мог отвести своих. Императрица приподняла правую руку с изящно изогнутой кистью, и повелела:

– Сойди ко мне, мой Победоносец!

Я повиновался, спустился по ступеням и с осторожностью поставил ногу на воду.

– Смелее, Государь мой! – подбодрила меня Диомида.

Я сделал первый шаг, затем – другой: вода держала меня. Казалось, я иду по мягкому ковру с высоким ворсом. Это было пугающее и вместе с тем завораживающее чувство. Музыка зазвучала чуть громче. Приблизившись к моей Императрице, я принял и поцеловал ее руку. Вблизи Диомида была еще прекрасней. Она буквально излучала сияние, а ее глаза пленяли переливами всевозможных оттенков изумрудного. Императрица взяла меня под руку и движением другой руки пригласила совершить променад по водной глади.

– Востер глаз Императора, – заговорила Диомида, когда мы начали наш неспешных ход вокруг купели, – ибо узрел он во мне лик Венеры. А меж тем, мир знал меня под именем Симонетты Несравненной; позднее – Дианы де Пуатье… Впрочем, это пустое. Оставим. Государь мой здесь не затем.

– Еще! – взмолился я. – Прошу, еще!

– Беатриче, – продолжила Императрица, – Клеопатра, Елена Прекрасная…

– Елена Прекрасная! – просиял я. – Дочь океаниды!

Диомида улыбнулась и в скромности опустила взгляд.

– Я ждала моего Императора, – сказала она после некоторой паузы. – Я знала, что мой Победоносец придет за мной.

– Победоносец? – спросил я. – Ты называешь Победоносцем меня? Почему?

– Мой Государь здесь по зову крови, дабы одержать победу и даровать мне свободу.

– Так значит, ты знала обо всем наперед, и все же хотела убить меня?

– Нет, мой Император, не я, – Императрица вздохнула, – а моя кара, мое проклятие – Тимория.

– Тимория? – переспросил я. – Харон не говорил мне…

– Харон – истовый воин. И все ж, не его родовая печать заточила меня здесь, и не ему выплачивать кровный долг. А посему, и ведать лишнего ему ни к чему, во имя всеобщего и его же личного блага. Ибо и я сама – не госпожа судьбы своей. Ведь по ту сторону я не имею власти над Тиморией, а по эту – безвластвует она. Здесь, в сознании моего Государя, мы в безопасности.

– Мы – в моем сознании? – изумился я.

Я огляделся кругом. Мне очень ясно представилось, как происходило общение посвященных с Оракулом в те далекие годы, когда купальня еще блистала своим великолепием: должно быть, посвященные и не замечали никакой перемены, и все происходившее принимали за явь.

– Именно, – сказала Диомида.

Я решил, что ее слова адресованы изумлению, охватившему меня, а на деле – она говорила о моих мыслях:

– Они не отличали Яви от Прави, и ужасались, проникнув в Навь. Ведь и мой Победоносец, переступив порог Храма, не заметил, как погрузился в Навь, где властвует Тимория; и подумал, что покинул Явь, оказавшись со мной в Прави.

Объяснение Императрицы показалось мне спутанным, но расспрашивать я не решился, и заговорил о другом:

– Если Тимория – это проклятие, тогда, кто же его… Неужели…

– Император Александр? – закончила мое предположение Диомида и развенчала его: – Нет.