Мы одолели половину круга. Впереди, на вершине купельной лестницы, распахнулись двери, и в купальню ступило шествие бессчетных пар: дамы и кавалеры – призрачные, полупрозрачные – в пышных дворцовых одеяниях спускались по двум лестницам, обходя статую Екатерины, сходились на площадке перед ней, и шествовали далее вниз по ступеням главного марша, разделенного надвое центральным бортиком балюстрады. До меня доносился лишь неразборчивый, тихий гомон их голосов. Сойдя на воду, некоторые пары, подобно нам, устремлялись в круговорот променада, иные – располагались на ступенях амфитеатра: дамы присаживались, а кавалеры стояли подле них, продолжая свой негромкий тет-а-тет. В руках у дам трепетали веера. А мужчины – кто важно заложив руки за спину, а кто манерно жестикулируя – поддерживали светскую беседу, то и дело оглашаемую кокетливым смехом их спутниц. Пары проходили мимо нас, учтиво кланялись и продолжали свое шествие.
– Боги ревнительны, мстительны и жестоки, – сказала Диомида, когда мы проходили мимо изваяний божеств. – Впрочем, они называют это любовью. Мой Император, искушенный в истории древней Греции, несомненно знает об этом. Примеры божественной любви можно найти и в других верованиях и религиях: ибо всякому чаду Божьему надлежит пострадать за помощь роду людскому. Затем мой Победоносец и пришел – чтобы убить меня!
Я остановился, ошеломленный ее словами. Остановилась и Императрица.
– Убить? – ужаснулся я.
– Именно, – ответила Диомида, снова увлекая меня к нашему променаду, и продолжила: – Именно так решат там.
Подобно Харону она подняла руку, указывая перстом вверх, и внезапно сказала:
– А я уйду с моим Государем! И станет Он вместилищем силы моей!
Императрица посмотрела мне в глаза и сжала руку, под которую держала меня. Мне стало не по себе. Вспомнив историю Харона о третьем Парне, я собрался с силами и спросил:
– Ответь мне, разве не то же самое случилось с моим предшественником?
– Нет. Я ждала моего Победоносца, и не покушалась на жизни его предтечей. Не покушаюсь и ныне. Мой Император сам пришел за мной. А сознанием предшественника завладела Тимория. И Харон, рачительный защитник, поступил правильно.
– Харон! – вспомнил я. – Он ведь думает, что это все ты, ты одна! Он боготворит тебя, но ведь и винит он тоже тебя! Тебя одну! Это несправедливо!
– Конечно, – спокойно ответила Диомида. – И мы не станем разубеждать его в том. Ибо так устроен человек: он воздает хвалу и благодарность Богу, но и клянет он тоже Бога, хоть и ведает о Дьяволе.
– У меня к тебе столько вопросов! – с жаром сказал я.
– И для них еще настанет время, – остудила мой пыл Императрица.
Мы остановились возле ступеней амфитеатра, и Диомида повернулась ко мне.
– В темный день мой Победоносец придет ко мне. Один! – сказала она, смотря мне в глаза. – И да свершится предначертанное!
– А когда это произойдет? – спросил я.
– Скоро, мой Государь.
– Но как я узнаю, что это тот самый день?
– Путь моего Императора был нелегок, – Императрица взяла мои руки в свои. – И в тернистом лабиринте судьбы Он отыскал единственно верную дорогу ко мне. Прошел испытание и удостоился права величаться Посвященным. И впредь ничто не ускользнет от Его ока. Только Государю дано узнать и понять! Внимай же мне, Победоносец!…
Диомида посвятила меня в предначертания. Она говорила витиевато и высокопарно. Я слушал ее слова о том, что мне предстоит сделать; слушал с замиранием сердца; слушал с восторгом и ужасом.
– А теперь, – сказала она, закончив посвящать меня в планы нашего освобождения, – я открою моему Императору последние знаки грядущего, коих ждут от него.
Императрица обернулась кругом и взмахнула рукой: все призраки обратились в дымку и развеялись. Двери купельной лестницы захлопнулись и музыка стихла.
– Взойди же на трон, мой Государь! – повелела Диомида, указуя на ступени.
Я взял руку моей Императрицы, поднес к своим губам и поцеловал ее.
– Ступай, мой Победоносец, – шепотом произнесла Диомида.
Я повиновался: поднялся по ступеням и сел на трон.
– Узри же! – крикнула дочь океаниды, и ее голос захватил всю купальню.
Диомида взмахнула руками и между нами поднялась грозная стена воды – высокая, отвесная, ниспадающая нескончаемым шумным потоком, подобно водопаду. Все свечи вокруг померкли единым разом, и лишь вода светилась передо мной, словно гигантский живой экран.
– Падут препоны! – слышал я громоподобный голос Диомиды. – Хлынут потоки!
Водная стена преобразилась и на ней проступило живое изображение: шпиль Петропавловского собора, фасад Зимнего Дворца и пылающие маяки на столпах Томона. Бушующие потоки свинцовых невских вод, неистовым штормом набегали на Крепостные бастионы, грозно разбивались о Дворцовые стены и Ростральные колонны; небеса сотрясались громом, рассекались молниями и разверзались жестоким ливнем; город стонал.
– Восстанут народы! – продолжал Оракул. – И дрогнут твердыни!
Изображение изменилось. Передо мной возникли стены из красного кирпича, рубиновые звезды, толпы людей, бунты, костры, танки на улицах города, пылающие здания.
– Когда это случится? – закричал я.