Купель Императрицы

Я выпрыгнул из сна и подскочил на кровати. Рыжий вскочил вместе со мной и мяукнул. Успокоив бег сердца, я потянулся к тумбочке, нащупал лампу и щелкнул выключателем: свет не зажегся. Кот спрыгнул на пол, и я услышал, как он вышел из кельи. Поднявшись следом, я на ощупь дошел до дверного косяка и выглянул в сумрачный коридор: в кают-компании мерцал слабый свет. Одевшись в темноте, я прошел в нашу гостиную: в подсвечниках на стенах кают-компании горели свечи; абажур над столом был поднят к самому потолку, и на столе тоже стоял канделябр с тремя зажженными свечами. Часы пробили четверть двенадцатого. Оплывающий воск и свет живых, трепещущих пламений удивительно преобразили помещение, и скрасили утро. Я обошел наш каземат: на кухне и в ванной комнате также горели свечи. Я взял одну из них и вышел в коридор. До меня донеслась негромкая музыка, звучавшая из кельи Харона. Остановившись на пороге, я постучал в дверной косяк.

– Заходи, заходи! – пригласил наставник.

В очередной раз вооружившись очками, он сидел в кресле подле столика и чистил разобранную курительную трубку. На столике и вокруг – на прикроватной тумбочке, комоде и каминной полке – тоже горели свечи. Аквариум не освещался, но в нем по-прежнему бурлили пузырьки. Подле него стоял небольшой кислородный баллон, подававший воздух, раза в три меньше тех, с которыми работали мы. Музыка звучала из портативного батарейного радиоприемника: от его антенны тянулась медная проволока, прикрученная к трубе стояка, уходившего в потолок. Я остановился у кресла, облокотился о его высокую спинку и спросил, обращаясь к наставнику:

– Что случилось? Почему нет света?

– Понедельник, – коротко ответил Старик, не отрываясь от трубки.

– А что происходит в понедельник?

– В понедельник в музее выходной. Не всегда, но случается, что в понедельник выключают электричество: какая-то профилактика или бог знает, что там у них происходит.

– И как надолго? – спросил я, присаживаясь в кресло.

– Когда как. Могут дать через час-другой, а могут – и к завтрашнему утру.

– К утру? – вздрогнул я.

Меня окатило холодом. Неужели настал тот самый день, который Диомида назвала темным? А если дадут свет, будет ли тогда день считаться темным? А если не дадут? Как тогда идти в купальню без кислородных баллонов?

– А как же работа? – поинтересовался я, стараясь звучать обыденно и не выдавать своего беспокойства.

– А что работа? – не понял Харон и посмотрел на меня поверх очков.

– Я о подъемниках: как тогда получать баллоны?

– А. За это не переживай. Подъемники работают от другой линии, от той же, что и сигнализация в музее. А в остальном – к темноте-то нам не привыкать.

Я мысленно выдохнул. Поставил свою свечу на столик и откинулся на спинку кресла.

– Как сказать, – не согласился я. – Никогда не любил темноту.

– Вот те на. Боишься, что ли?

– В детстве боялся, – объяснил я. – Она казалась мне осязаемой, воплощенной, наполненной жуткими тварями. А теперь… все происходящее в купальне – это словно детский ужас, ставший явью. Не хотел бы я оказаться там в полной темноте. Успокаиваю себя тем, что тьма – это лишь отсутствие света, и ее не существует.

– И напрасно, Парень, – вздохнул наставник.

Он собрал трубку, снял очки и тоже откинулся на спинку кресла, взяв пальцы в замок и сложив руки на животе.

– Темнота еще как существует, – продолжил Старик. – Она древнее всего, что только может быть. Даже в библии сказано: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И сказал Бог: да будет свет. И отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью». Вот только не сказано, что тьму создал тоже Бог! И тьмы во вселенной куда больше. Все мы выходим из нее, и уходим – тоже в нее. И закрывая глаза, ты видишь ту же самую тьму, что существовала миллиарды лет тому назад; что существовала всегда. С ее постоянством не сравнится ничто. Не бойся темноты, но и не будь самонадеян. Уважай ее.

Наставник слегка наклонился, смотря куда-то за меня.

– Ну заходи уж, коли пришел, – вдруг сказал он.

Я оглянулся: на пороге стоял Рыжий. Получив разрешение, он настороженно зашел в келью и принялся осматриваться и принюхиваться. Часы в кают-компании пробили половину двенадцатого. Музыка по радио закончилась и начались новости. Рыжий обошел наши кресла и внезапно запрыгнул на колени к Харону.

– Вот уж правду глаголют, – усмехнулся Старик, – наглость – первое счастье.

Наставник погладил кота, и тот, свернувшись, улегся у него на ногах.

– Кстати… – заговорил я.

– Тсс! – прервал меня Харон и повернулся ухом в сторону радио.

Диктор сообщала:

«Сегодня, семнадцатого июня тысяча девятьсот девяносто первого года, президент Союза Советских Социалистических Республик Михаил Сергеевич Горбачев подписал проект договора о союзе суверенных государств. Предложение об автономии республик будет рассмотрено в Верховном Совете…»

– Мда… – произнес наставник. – Дождались. Семнадцатого года им было мало. А ты говоришь: темнота. Вот поистине темный день.