Купель Императрицы

За все дни своего заточения я ни разу не переодевался в рабочее так быстро, как сегодня. Но открыв дверь в тоннель я невольно замер, не веря своим глазам. Пытаясь избавиться от наваждения, я тряхнул головой и медленно спустился по ступеням в воду: в древних подфакельниках, в шахматном порядке расположенных по левую и правую стены, пылали факелы! Мои мысли спутались. Я терялся в догадках: неужели это Харон установил и зажег их? Быть может, он поступает так каждый понедельник, когда отключают электричество? Но эта мысль тотчас же показалась мне абсурдной, ведь и во все другие дни в тоннеле царит тьма. Нет. Причина крылась в ином: это несомненно было приглашение! Преисполненный воодушевления, я двинулся вперед. Вода, потревоженная моими движениями, отражала огни факелов, украшая затемненные участки свода между ними дрожащими огненными бликами. Факелы потрескивали, выбрасывали под потолок снопы искр и роняли в воду огненные слезы. Воздух, и без того затхлый, стал еще тяжелее. Но это нисколько не умаляло торжественности происходящего. Словно кладоискатель, первым проникший в святая-святых древних пирамид, я шел к желанной цели, не в силах сдержать нарастающее биение сердца. И когда передо мной возникла распахнутая настежь дверь в чистилище, я уже не удивился, но еще больше уверился в правильности хода своих мыслей: Диомида ждала меня! Зайдя в чистилище, я бросил последний взгляд на огненные языки факелов, надел маску и задраился изнутри.

Рычаг лязгнул в разъеме отпорного механизма, и рукоятка легла в мои руки, когда ворота пришли в движение без моей помощи. Самонадеянно полагая, что теперь я готов ко всему, я невольно отпустил рычаг и попятился назад. Мой баллон брякнул о маховик двери, не позволяя мне отступать далее. Стоная застарелым механизмом, высокие железные створы отверзлись передо мной до предела и замерли, огласив чернеющую за ними бездну тяжелым грохотом. Мое воодушевление сменилось удушающим волнением: в отличие от тоннеля, купальня не освещалась теплом живых пламений, но сковывала леденящей мглой. Я выдохнул, успокаивая бег сердца, и пар из клапана в очередной раз зримо обозначил падение температуры. Незримым оставался лишь порог, скрытый под толщей воды и отделяющий чистилище от дворцовой купальни. Я медленно приблизился к нему, и предначертания Оракула ожили в моей памяти:

«Да отринет Государь всякое сомнение, ступая под своды храмовые! Да не убоится вод глубоких…»

Я стиснул зубы, сжал пальцы в кулаки и переступил порог. Храм Диомиды встретил меня низким, давящим гулом, словно хор бессчетных басов монотонно и безостановочно тянул ноту «до». В отличие от наставника, я точно знал, что в дворцовой купальне властвует не только Диомида, и был убежден, что встретят меня не с распростертыми объятиями. И Тимория не заставила себя ждать: сегодня в купальне она разыгрывала для меня новый спектакль. Только не в пример театру, декорации здесь были отнюдь не бутафорские, и финал представления не был известен наперед. Вспомнив свой первый визит в дворцовый колодец, я припомнил и слова Харона: «Решила начать красиво?». И сам наставник несомненно подмечал, что силам, управляющим водой, была присуща некоторая театральность. Но Тимория, оставаясь верной своему амплуа, не просто исполняла роль, – она играла по своим реальным, смертоносным правилам! Подчиняясь ее воле, вода медленно вращалась вокруг купели в тягучем круговороте, и в дуэте с невыносимым гулом словно бы велела держаться на расстоянии от гранитной чаши, подобно тому, как одичалый пес, злобно рыча, обнажает клыки, грозя неминуемой бедой всякому, кто осмелится к нему подойти.

«Да не устрашится Посвященный силы темной! – ободряла меня память голосом Диомиды. – Ибо не все что зримо есть явь!»

Я пересек половину купальни, остановился и огляделся. Несколько дней моего заточения виделись мне теперь целой жизнью, на которую оглядывался уже не тот мальчишка, коим я был в ту первую ночь, казавшуюся мне ныне бесконечно далекой и не такой уж страшной. Я улыбнулся, вспомнив себя прежнего – ошарашенного и перепуганного шалостями Тимории. Ныне я стал другим! По крайней мере, так мне казалось.

«Да подымутся цепи тяжкие рукой Государевой, – продолжала память, – и велением его исторгнет чрево купельное темницу кованную!»

Колодец дрогнул! Мои ноги подкосились, и сердце оборвалось! Загрохотали кабестаны и заскрежетали цепи с лязгом извлекая из купели клеть! Я обмер, не понимая, чья сила оживила механизмы. Происходящее не совпадало с планом Диомиды, и все же надежда на то, что машинерия повинуется приказанию Оракула во мне еще теплилась; но угли моих упований мгновенно остыли, обратились в золу и развеялись по ветру, когда в унисон кабестанам застонали ворота, начав быстро и безнадежно смыкать свою железную пасть.

«Рычаг!» – встрепенулся я, и ринулся обратно к чистилищу.

На полпути – двигаясь против течения – я понял, что не успею, и створы ворот тяжело и грозно сомкнулись, отрезав мне путь к отступлению.

– Сука! – не сдержавшись, выругался я на манер наставника.