– Мне так понравилось с вами, – шѐпотом сказала она.
Олег Николаевич понял, что решающий момент наступил.
149
– И мне тоже, – томно произнѐс он. – И кафе, и ваши анекдоты… И
вы…
– Значит, будет ещѐ одна встреча? – отозвалась Маша.
– А что… эта уже закончилась? – пылко воскликнул Шматко,
ощущая себя коварным соблазнителем.
– Тише…
– Соседи? – чуть понизил голос мотострелковый мачо.
– Мама! – пояснила Маша и открыла дверь.
Из квартиры послышался женский голос:
– Ну где ты ходишь, Машенька? Спать уже пора! Я же волнуюсь!
– Иду, иду, мамочка! – Она скользнула внутрь.
Дверь захлопнулась. Шматко недоумѐнно посмотрел на неѐ и
растерянно изрѐк:
– Ну, здравствуйте… мама!
Он достал сигарету, прикурил и сделал смачную затяжку. Дверь
снова открылась. Прапорщик замер, задержав дыхание, как застуканный
школьник. Девушка без вредных привычек запаха дыма не
почувствовала.
– Приходите завтра. На чай! Я вас с мамой познакомлю! –
выпалила она.
Шматко оживлѐнно закивал головой, издавая одобрительное
мычание. Дверь закрылась. Он с облегчением выдохнул дым. И
утешился:
– На чай?. Ну, хотя бы так!
Группа захвата возвращалась с операции под утро. Одинокий луч
фонаря метался среди деревьев, освещая дорогу. Большая половина
группы, то есть здоровенный повар Сухачѐв, висела на плечах
младшего сержанта Фомина и пела:
– К сожаленью, день рождения только раз в году-у-у…
150
Фома кряхтел, но упрямо пѐр лесом. Канистра с добычей весила
прилично. Но, по сравнению с пьяным в задницу Сухачѐвым, казалась
пѐрышком. Фома был очень сильным, но лѐгким. Поэтому устал и
спотыкался. Раненый товарищ давил на плечи и веселился от души:
– Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолѐте-е-е…
– Сухой, заткнись, сука! – по-человечески попросил его Фома.
– Охренительный самогон! – ответил повар.
– Я тебе два глотка дал – для анестезии…
Сухачѐв поцеловал младшего сержанта в затылок.
– Анестезия – супер! Нога, ваще, не болит… Тебе не тяжело?
– Не тяжело… Отожрал жопу на кухне!
– Ну извини… Кто на что учился. – По лесу снова грянуло: – С
днѐм рожденья поздравит и, наверно, остави-и-ит…
Они добрались до забора родной части. Фома вежливо
предупредил:
– Закрой пасть, придурок! Караул идѐт.
Сухачѐв обрадовался и спел:
– Шѐл отряд по бе-ре-гу-у!
Вдалеке действительно показалась караульная смена с
разводящим. Такой залѐт в планы группы захвата не входил. Фома
рухнул на землю как подкошенный, зажимая рукой рот Сухачѐву. Караул
прошѐл мимо. Силуэты с автоматами неторопливо скрылись за
поворотом. Фома убрал руку.
– Ф-фу… Пронесло! Ну всѐ, пошли! – прошептал он. – Сухой!
В ответ раздался безмятежный храп абсолютно счастливого
человека…
День рождения сержанта Рылеева неумолимо надвигался.
Сплочѐнный коллектив старослужащих второй роты сидел за столом и
151
ждал его прихода. Виновник торжества не выдержал первым. Он
открутил пробку на канистре и понюхал содержимое.
– И чѐ, Сухой от двух глотков в аут ушѐл? – недоверчиво спросил
Рылеев.
Фома кивнул:
– Я тебе говорю – термоядерная… Песни орал. Я его еле до
санчасти доволок!
– Да-а, история… – протянул сержант. – Ну-ка плесни мне пару
капель на пробу.
Рядовой Евсеев посмотрел на часы.
– Может, подождѐм? До двенадцати пятнадцать минут осталось.
– Не бзди. Потом тоже выпьем, – успокоил его Рылеев.
Фомин взял кружку и налил из канистры.
Рылеев строго покачал головой:
– Да ты не жмись! Юбиляру наливаешь. – Он придержал канистру
рукой, доливая до половины кружки.
Прохоров со знанием дела положил на стол кусок хлеба с
маслом.
– Уснѐшь.
Сержант с чувством выдохнул:
– Ну, за сенокос!
Глоток получился на славу. Содержимое провалилось внутрь
Рылеева одним махом. Внезапно его глаза вылезли из орбит, лицо
покраснело. Он потянулся к закуске… И в этот момент дверь каптѐрки
открылась. В помещение с озабоченными лицами ворвались старшина
роты и капитан Зубов. Все вскочили, замирая по стойке «смирно».
Только Рылеев остался сидеть, застыв как монумент, – с кружкой в руке
и куском хлеба.
Ротный мельком оглядел компанию и спросил:
– А чего это у нас сержанты не спят?
152
Шматко нырнул в шкаф. Оттуда донѐсся его приглушѐнный голос:
– Так они после наряда… Чай пьют.
Рылеев, продолжая сидеть с выпученными глазами, через силу
кивнул. Зубов отвлѐкся, заглядывая в шкаф поверх склоненной спины
прапорщика.
– Бляха-муха! Где этот галстук? Мне с утра в роддом ехать, дочку
забирать!
Шматко буркнул:
– Щас найдѐм…
Когда содержимое шкафа и стола оказалось перерыто до дна,
прапорщик недоумѐнно пожал плечами: галстук так и не нашѐлся.
Ротный махнул рукой.
– Ладно, хрен с ним! Поеду в свитере.
Они направились к дверям и вышли. Рылеев шумно выдохнул:
– Запи-ить…
Евсеев схватился за графин:
– Сейчас воды принесу…
Дверь снова распахнулась, и Зубов с прапорщиком вернулись.
– Товарищ капитан, у меня охренительный свитер! – громко сказал
Шматко.
Все опять замерли. Старшина полез в шкаф. Через две минуты он