Курс молодого бойца

вынырнул и виновато пробормотал:

– Блин, утром же видел…

– Ладно, хрен с ним. Поеду как есть, – философски изрѐк Зубов.

Начальство вышло. Рылеев громко вдохнул.

– Ты не стой, закуси! – посоветовал Прохоров.

Сержант поднѐс хлеб ко рту… В каптѐрку опять влетели ротный и

Шматко. Прапорщик на ходу пытался в чѐм-то убедить Зубова:

– Да говорю, она пустая!.

153

– Давай посмотрим, – возражал тот.

Старшина роты выудил из-под стола канистру и торжественно

поболтал ею перед носом ротного:

– Ну во… – начал он и смолк, потому что внутри что-то плеснуло –

явно и громко. – Странно. Вроде была пустая! – недоумѐнно закончил

Шматко.

Зубов перехватил канистру и оценил тяжесть:

– Зашибись! Как раз до роддома и обратно. Семьдесят шестой?

– У нас другого не бывает, – растерянно подтвердил прапорщик.

Капитан открутил пробку и принюхался. Результат ему не

понравился. Он поморщился:

– Блин! Мне после рождения дочки везде водка мерещится!

У Фомы подогнулись колени. Он чуть присел, предчувствуя

разоблачение. Но ротный закрутил пробку и подтолкнул Шматко к

выходу.

– Пошли, зальѐм. Потом отдам.

Он направился к двери, бросив уставившимся на него сержантам:

– Вы занимайтесь, занимайтесь…

Рылеев наконец поставил кружку на стол, поднѐс хлеб ко рту… И

молча осел на пол.

Евсеев проводил его взглядом и озадаченно сказал:

– Э, Рыло, не смешно!

Но сержант не шевелился. Он лежал без движения, не подавая

признаков жизни. Фома подскочил к павшему телу и попытался

перевернуть его на спину. На всю каптѐрку разразился устрашающий

военный храп. Прохоров сел на табурет и изумлѐнно протянул:

– Евпатий коловратий!.

Дальнейший сценарий грандиозного празднества оказался

несколько скомкан, хотя «духи», как положено, и дождались появления

154

«горячо любимого сержанта». Они даже успели процитировать первую

строчку бессмертной оды писаря Звягина:

– От Карпат до Пиренеев лучше всех сержант Рылеев!.

Но в распахнувшуюся дверь сначала вошли Евсеев и Фомин. А уже

потом на их плечах в расположение въехало бессознательно храпящее

тело именинника. Следом показался сержант Прохоров и грозно

рыкнул:

– Отставить! Не видите, сержант Рылеев умаялся… За целый день

с вами, с уродами!. Так что – отбой в мотострелковых войсках!.

«Духи» попадали в койки, потрясѐнные душераздирающим

зрелищем. Рылеева бережно уложили на кровать. В казарме появился

запыхавшийся дневальный и доложил:

– Он всю канистру… в бензобак залил…

Фома сдвинул кепку на затылок:

– Трындец! Ну что, вот и весь праздник…

Евсеев посмотрел на безмятежно спящего Рылеева и подвѐл итог

юбилею:

– Да, Рыло… Ты хотел, чтоб мы этот день запомнили… И мы его

запомним!.

Как и следовало ожидать, наутро многострадальный «уазик»

наотрез отказался участвовать во встрече капитанской дочки из

роддома. Зубов долго пытался его уговорить. Он матерился, пинал его

по шинам и хлопал капотом. «Уазик» играл с ним в крейсер «Аврору»,

намереваясь встать у казармы на вечную стоянку. В итоге ротный рванул

по территории части и скрылся за углом.

В курилке за его отбытием проследили задумчиво. Рядовой

Евсеев сделал глубокую затяжку и произнѐс:

– Да, Рыло, ты вчера да-ал!.

Рылеев задумчиво дотронулся до гудящей с похмелься головы:

– Ясно! А что это с ротным? Ему ж в роддом надо было…

155

Фома прикурил третью за утро сигарету:

– Вот именно! Ему в роддом надо… А у него в бензобаке канистра

самогона плещется!.

Рылеев поѐжился:

– Что, тоже я?!

Сержант Прохоров процедил:

– Да нет. Он сам! А ввалят всѐ равно нам…

Глава 14

Знакомство с мамой – важный этап в отношениях со слабым

полом. Иногда даже более важный, чем первый поцелуй.

Прапорщик Шматко был человеком солидным. Поэтому к

мероприятию подошѐл ответственно. Он появился на пороге квартиры

девушки Маши с коробкой в руках. Еѐ мама встретила гостя радостной

улыбкой.

– Ой! Вы так рано! Машенька ещѐ в ванной!

Олег Николаевич несколько смутился.

– Здрасьте! Хм… А это вот… так, сказать, презент!

Мама всплеснула руками:

– Ой, как мило с вашей стороны! А что это?. Тостер?!

Шматко протянул ей коробку и торжественно объявил:

– Лучше! Тушѐнка!.

Она в ужасе вскрикнула, прикрыв рот рукой. Прапорщик

удивился:

– Что?! Что такое?! Да вы не волнуйтесь! Я всѐ честно… На складе…

выменял!

156

Мама взяла его под локоть.

– Пойдѐмте! И коробку возьмите!

Несколько испуганный Шматко схватил коробку. Мама закрыла

кухонную дверь, села напротив прапорщика и посмотрела ему в лицо.

– Скажите, вы давно знаете Машу?! – взволнованно спросила она.

– Ну, уже… – неопределѐнно вздохнул Олег Николаевич.

– Она вам не рассказывала про голубя?!.

– Про какого голубя?!

Мама всхлипнула:

– Про мѐртвого?!

Шматко сочувственно прошептал, ни черта не понимая:

– Вот сволочи!.

Мама с признательностью кивнула и начала печальную повесть:

– Когда Маше было пять лет… Она увидела на улице мѐртвого

голубя…

Ситуация оставалась неясной, но Олег Николаевич, на всякий

случай, подбодрил несчастную женщину:

– Ужас!.

Она снова кивнула.

– А когда она пришла в детский садик… На обед была курица!