Квадратное время

Враз пропало желание рассказывать чекисту про знаменитый эксперимент Милгрэма{123}. Вместо этого я просто спросил:

– Во имя ароматов кварков… А каково оно было там, на фронтах Гражданской?..

Проснулся я далеко за полдень, с основательно забытым ощущением сытого похмелья.

В бараке непривычная тишина, никого рядом, лишь пеллагрик-дневальный кемарит у печки. Лагерная пастораль, только голова раскалывается…

Но делать нечего, поплелся в туалет «сдавать отчет», заодно – узнать свежие новости. Последнее – совсем не шутка, густо беленное известью заведение не зря обзывают радиопарашей. Есть у хроноаборигенов совершенно идиотская манера, почти как у французских аристократов из умных книжек, которые умудрялись принимать гостей, сидя на стульчаке за ширмой… Отличие лишь в отсутствии этого самого стульчака и ширмы.

По дороге сюрприз – как будто случайно в том же направлении двигался мой негласный и, как выяснилось, не слишком полезный покровитель – Князь Гвидон. Не иначе шестерки подсуетились, успели доложить. Вот только что именно?

– Что лыбишься, как майская роза? – поприветствовал меня у входа предводитель шпаны районного масштаба. – Топай шибче, кантовщик, пока есть куда задницу приткнуть!

От удивления я не нашел что ответить. Попробуй пойми, издевается так местный «авторитет», готовится прирезать или, наоборот, шутит по-приятельски.

Пристроился Гвидон рядом, чуток помолчал для порядка, перебирая обрывки газетки в руках, упертых в колени локтями. Будто всерьез прислушивается к вопросу о создании парагвайской коммунистической партии{124}, который горячо, с матом и угрозами обсуждался в местной тусовке.

Меня же когнитивный диссонанс между сидящими орлами мужиками и Южной Америкой заставил едва ли не хрюкать от сдерживаемого смеха.

Странные звуки дали хороший повод.

– Пошто заместо работы вола [нецензурно]?! – недовольно попенял мне Князь.

– Да как-то случайно вышло… – начал было оправдываться я.

– В курсе! Крепко пел за тебя залетный легавый в конторе. – Сквозь напускную суровость все же прорвалась широкая улыбка.

Я с трудом сдержал облегченный выдох.

– Да что он сделал-то?

– Да ты не петришь никак? – вскинул брови Гвидон. – Тебя, паря, по липестрической линии толкнули, будешь теперича как весовой{125} за Красиным-электриком жить.

– Да ну, серьезно?!

– [Нецензурно] буду! – заявил «авторитет», явно работая на немногочисленную, но внимательную публику. – Но ты, в натуре, хорош, хоть и контра! Только смотри не забурей, как в дела войдешь – керосина отдакнешь{126} по чести.

– Постараюсь, ваш-благородие, – неудачно попробовал отшутиться я.

– Заводной, однако. – Гвидон перешел чуть ли не на отеческий тон. – Смотри меж двух не останься, держи фасон. Загнешься без фарта, что я бабке твоей скажу в Питере?

– Э… Постараюсь, – промямлил я, пытаясь подобрать правильные слова.

Но авторитет уже завершил представление.

– Долго ты, как веревку проглотил! – Он недовольно поморщился, поднялся, натягивая штаны, и без политесов раскланялся. – Пойду похряпаю{127}. Бывай!

Вот как хочешь, так и понимай…

Хотя определенная логика присутствует – спокойно пошептаться в лагере тупо негде, сдадут мгновенно и с потрохами. Так же выходит – матерый уголовник при всех бодро развел пошедшего в гору лоха на керосинчик, чуть польстил, припугнул, на деле же недвусмысленно обозначил интерес в стиле «это моя корова, сам доить буду».

С одной стороны – для здоровья полезно, теперь арестант, потерявший теплое, наверняка дорогое место, побоится ко мне сунуться. Да и чужая шпана обойдет стороной.

Только надо признать: до ужаса противно чувствовать себя парнокопытным…

Зачем он бабку в Питере приплел? Намек на будущее сотрудничество? Эдакая рисовка перед соратничками, типа «выдумал, а этот дурак и поверил»? Пустил любопытных на ложный путь? Или просто объяснил покровительство в прошлом?

Стоит ли по этому поводу ломать голову? Разумеется, нет!

При таком источнике ништяков, как электростанция, подготовиться к побегу – сущий пустяк. Пусть катятся к чертовой матери фанатики-чекисты в обнимку с социально близкими рэкетирами-уголовниками. С хорошей едой, здоровый, не изломанный тяжелой работой… Да я шутя уйду и от тех и от других!

Но – стоп! В лагере нельзя даже думать о побеге!

Вдруг кто-нибудь прочитает мысли?

Глава 7 Ночью все кошки серы

Окрестности города Глухова, апрель 1930 года

(3 месяца до рождения нового мира)

Проснулся я чуть за полночь, от сильных толчков.

Состав тормозил экстренно и как-то явно неправильно, дергаясь, стуча и вихляя из стороны в сторону, а чуть позже и вовсе остановился, судя по виду из окна – буквально в чистом поле.

На насыпи засуетились тусклые фонарики поездной бригады, кто-то бегом метнулся назад по путям, не иначе за помощью, кто-то – далеко вперед, но большая часть неспешно сползалась к локомотиву.