– Это баг. Когда его фиксишь, появляются два новых. Фактически программа становится бесполезной.
Я морщусь.
– Одна из многих причин, почему я не люблю кодинг. Когда решаешь математические задачи, они сидят себе тихонько и не дергаются.
Лео усмехается.
– Ну и что в этом веселого?
У меня екает в груди.
Профессор Льюис включает проектор и говорит:
– Начнем с трактата Бустрёма 2003 года. Он отличается от того, к чему вы привыкли на наших уроках, так что я дам вам пару минут на повторное ознакомление.
Мне не понравился трактат, но я хорошо его изучила, и за эти пять минут он не станет для меня более интересным.
– Не впечатлена? – спрашивает Лео, глядя на мое лицо, пока я перелистываю страницы.
– Здесь нет даже малой толики доказательств. Ни уравнения, ни модели, ни эмпирического наблюдения. Это сказка.
– Но интересная.
– Возможно, – допускаю я. – Но я не хочу ее читать на уроке физики.
Профессор Льюис пытается отчитать меня за то, что я отвлеклась от трактата, хотя уж кому-кому, а ему бы не стоило:
– Мисс Бэкхем, можете и дальше таращиться на мистера Макгилла, но не могли бы вы резюмировать аргументы Бустрёма в подтверждение гипотезы симуляции?
Это совершенно новый уровень враждебности профессора Льюиса. Мои щеки теплеют, и я ничего не могу с этим сделать, но вопреки всему отвечаю, не опуская взгляд в трактат и не отворачиваясь от Лео.
– Бустрём считает, что минимум одно из следующих утверждений – правда. Первое: ни одна цивилизация не проживет достаточно долго, чтобы создать реалистичные симуляции вселенных, населенных разумной жизнью. Второе: некоторые цивилизации живут настолько долго, но решают не запускать симуляции живых существ из этических соображений. И третье: наша Вселенная, скорее всего, симуляция, ведь если симуляции существуют, то симуляционных вселенных должно быть гораздо больше, чем реальных.
Лео поднимает брови и говорит одними губами:
– И все это время ты таращишься.
– А как по-вашему, мисс Бэкхем, какое из этих утверждений истинно?
Я разворачиваюсь к доске, но трактат меня настолько раздражает, что я даже не смущаюсь.
– Первое. Искусственный интеллект – да, пускай. Возможно, сознание на машинной основе. Но вся архитектура вселенной, включая населяющих ее существ, обладающих самосознанием? Это крайне маловероятно.
– И вы согласны, мистер Макгилл?
– Нет.
Я снова смотрю на Лео.
– И какие же доказательства вы предложите мисс Бэкхем?
– Я уверен, что Эви сказала бы следующее: учитывая невероятную сложность симуляции Вселенной, стоило бы ожидать пробелов, того, что нелогично для обитателей симуляции, обладающих самосознанием.
Я скрещиваю руки на груди.
– Сказала бы.
– Не могли бы вы указать ей на эти пробелы? – спрашивает профессор Льюис.
Лео усмехается.
– Ну, нам доступно около пяти процентов нашей Вселенной. Это довольно большой пробел.
У меня отваливается челюсть.
– Темная энергия. Это твое доказательство, что мы живем в компьютерной симуляции?
– И темная материя.
Я пристально смотрю на него, пытаясь понять, серьезно ли он говорит.
– Это же смешно.
– Ой-ой, – вздыхает профессор Льюис. – Гром в раю.
Все в классе смеются, и профессор Льюис отправляется мучить других учеников.
В конце урока он раздает наши экзаменационные работы, кладя чистой стороной листов вверх. Мы с Лео переворачиваем свои одновременно. У обоих идеальный результат. Посмотрев на свои работы, мы без комментариев ими меняемся. Просматривая его тест, я вижу, что он потерял два балла на четвертой странице из-за небрежной ошибки, но восполнил их дополнительными на пятой, когда решил последнюю задачу моим методом. Рядом с ней профессор Льюис написал: «Просто и ясно!» Я не могу не закатить глаза.
Лео улыбается и говорит:
– Признаю свое поражение.
Встретив Калеба в рекреации, я спрашиваю, все ли с ним в порядке.
– Конечно. Просто не мог с утра воспринимать физику. Имеешь полное право дразнить меня за прогул, но все равно, пожалуйста, поделись конспектом. Не хочу, чтобы меня исключили за неуспеваемость.
– Ничего с тобой не будет. Мы обсуждали идиотский трактат, автор которого размышляет, живем ли мы в компьютерной симуляции.
– Вот это мне понравилось, – говорит Калеб.
– Потому что тогда кодеры выглядят богами.
– Для этого нам и трактат не нужен.
В этом семестре на обществознании мы проходим религию и этику, и для меня это еще неприятнее, чем обычные уроки по гуманитарке. В основном потому, что учительница Эбби считает своей особой миссией развить правые полушария наших мозгов. Она носит летящие юбки и шарфы, называет нас по именам, а не по фамилиям, настаивает на таком же обращении от нас – и порой снимает свои уродливые сандалии и расхаживает по классу босиком. Нашим первым заданием было сделать коллаж. Сплошное расстройство.
Моя семья никогда не была верующей, поэтому многие религиозные сюжеты я встречаю в первый раз, и меня они крайне удручают. А Бекс мое невежество то забавляет, то тревожит.