Квантовая теория недопоцелуев

Сегодня Эбби распустила свои длинные светлые волосы по плечам. В длинном, до пола, розовом платье она похожа на стареющую лесную фею. Она делает мне неприятный сюрприз, заглядывая в классный журнал и говоря:

– Эвелин, кажется, ты и трех слов за весь семестр не сказала.

Я поднимаю на нее взгляд и застываю.

Во рту пересыхает, а в груди – слишком знакомая мне тяжесть.

Я уже очень давно не чувствовала такого дискомфорта от разговоров в классе. Беседы после проходок на физике мне тоже не нравятся, но во время них меня не накрывает, как сейчас. У меня ускоряется сердцебиение, дыхание становится поверхностным. Это еще не полноценная паническая атака, но что-то в этом роде.

Я закрываю глаза и считаю вдохи и выдохи, заставляя пульс замедлиться, как на сеансах когнитивно-поведенческой терапии, а в моей жизни их было очень много. Я зажимаю ладони между ног. Если их согреть, то мозг можно обмануть – он посчитает, что реакции бегства не было.

Психология – это своего рода магия.

Калеб вступает в разговор, заполняя паузу, пока я беру себя в руки.

– Эбби, в Библии упоминается просто жуткое количество человеческих жертвоприношений, – говорит он. – Может, поговорим об этом?

Его голос меня успокаивает – даже на словах «человеческие жертвоприношения».

– Да, да, – отвечает она. – Но сперва я хочу услышать Эвелин. Почему ты не участвуешь в беседах?

Я говорю про себя фразы, которые повторяла не раз: «Неважно, что я чего-то не знаю. Опасность не реальна. Это Ньютон. Мои одноклассники не ждут повода напасть».

Мой пульс замедляется.

Обретя возможность говорить, я отвечаю:

– Религия – это не моя тема, «Эбби».

Мой голос негромок, и я слышу, как ставлю ее имя в кавычки. Меня совершенно не беспокоило, когда Анита попросила называть ее по имени – ведь в настолько личных отношениях это казалось правильным. Но решение Эбби поступать так в Ньютоне, при наличии совершенно противоположных традиций, похоже на жеманство.

– Слишком неправдоподобно? – спрашивает она.

– Нет, дело не в этом, – говорю я. Я даже благодарна, что она вывела меня на твердую почву. Я ведь думала о слове «неправдоподобный». – Я верю, что, даже зная скорость движения квантовой частицы, мы не можем знать, где она находится. Я верю, что то, как мы будем наблюдать частицы в будущем, изменит их нынешнее состояние. И я готова поверить, что мы живем в одиннадцати, тринадцати или двадцати шести измерениях, смотанных, подобно клубочкам бечевки. Вселенная полна неправдоподобных явлений, как бы мне ни хотелось, чтобы было иначе.

Калеб кашляет в ладонь и бормочет:

– Симуляция, – и все, кто был на физике, смеются.

– Тогда почему ты не принимаешь участие в беседах с классом? – продолжает Эбби, не обращая внимание на смех.

Я думаю обо всех прочитанных нами историях, смотрю на Бекс и вспоминаю болезненное выражение ее лица, совершенно нетипичное для нее, когда она показывала мне кольцо от родителей.

– Не то чтобы я считала религию неправдоподобной. Скорее я не понимаю этого Бога. Он выдал свод правил о том, как надо есть лобстеров и носить одежду из различных тканей, но совершенно попустительски относится к родителям, приносящим в жертву своих детей. И мне не нравится история, когда Он утопил всех на планете и отпраздновал это, запустив на небо радугу. Это нехорошо.

Это, пожалуй, самая длинная моя речь на уроке, помимо физики и математики. Калеб ободряюще улыбается мне, и я знаю, о чем он думает: если я могу вот так, то смогу выступить и на «Фронтире». С другой стороны, Бекс как будто ждет, что меня поразит молнией. Эбби молча наблюдает за мной с минуту. Потом коротко смеется.

– Что ж, по крайней мере, ты читала материал, – говорит она, ставя маленькую галочку в журнале.

Мои замечания запускают целый вихрь обсуждений. Эбби сосредоточивает внимание на двух темах: невозможности человечества понять великий Божий замысел и искупительной роли Иисуса в христианской вере. Я снова молчу. Меня не интересуют никакие замыслы, которые мне запрещено понимать, а проблем с Иисусом у меня нет. Неразумно считать, что дети в ответе за поведение родителей.

КАЛЕБ

После школы, когда мы втроем встречаемся в рекреации, чтобы приняться за домашку, Бекс поворачивается к Эви и говорит:

– Ты же знаешь, что радуга была не в честь геноцида? Это Его обещание больше так не делать.

Эви пожимает плечами.

– Не вижу особой разницы.

– Это же притча. Этого не происходило на самом деле, – говорит Бекс. Она злится на Эви, чего почти никогда не происходит. – Геологические отчеты доказывают, что мирового потопа никогда не было.

– Я знаю, – отвечает Эви. Она явно удивлена, что Бекс считала иначе. – Но это не делает историю менее ужасной. Дети бы погибли, Бекс.

Бекс долгие несколько секунд смотрит на Эви, потом качает головой.

– Наверное, ты права. Просто я помню, как в детстве читала все эти книжки с картинками про Ноев ковчег. История была полна надежды.

– Всем животным досталась пара, – говорю я. – Это вселяет надежду.

– Если ты не единорог, – говорит Бекс.