Запирая все это в глубине разума – я не хочу говорить об этом даже с Анитой, – я готовлюсь к вечеру с Лео: наношу тушь и блеск для губ, надеваю обтягивающее фиолетовое платье-свитер и легинсы.
Когда я встречаюсь с Лео в коридоре, он округляет глаза и говорит:
– Ух ты!
– Нравится платье?
– Да. – Он сует руки в карманы и покачивается на пятках. – Мне бы хотелось быть твоей производной.
– Производной? – не понимаю я.
– Чтобы касаться твоих изгибов.
– Какой кошмар, – говорю я. – Такие фразочки вообще работают?
Лео касается ладонью моей спины.
– Сама скажи.
Я ем вместе с Лео уже две недели, и поэтому уверена, что он вегетарианец. Это и вдохновило меня на сегодняшний ужин. Когда он подтверждает свои предпочтения, я говорю:
– Тебя ждет угощение.
По дороге я спрашиваю, как он пришел к вегетарианству.
– Ты знаешь, что восемьдесят процентов… – начинает Лео.
Я договариваю:
– …парниковых газов производит домашний скот?
– Ты тоже? – спрашивает он.
Я мотаю головой.
– Бекс. Я пытаюсь ради нее. Тут или подстраиваться, или каждый раз слушать ужасную статистику. Но совсем отказаться не могу. Из-за бекона.
Когда мы доходим до места – крохотного ресторана в паре кварталов от главного проспекта, где всего шесть столиков, я прошу его закрыть глаза, а потом веду к доске с меню.
Это список шестнадцати разных видов макарон с сыром – самой волшебной еды на свете (разумеется, после шоколада).
– Почему я не знал об этом месте? – спрашивает Лео.
– Потому что учишься здесь всего два месяца и выбрал физику и кодинг, так что все время проводишь с парнями, которые – без обид – по большому счету не могут оценить, насколько чудесны макароны с сыром. Калеб не любит сюда ходить.
– Бекс не заставила и его стать вегетарианцем?
– Нет. Он выбрал стратегию – есть быстро, чтобы она не заметила.
Лео заказывает три разных вида макарон, хотя я и говорю, что у него не получится все это съесть. Я прошу то же, что и всегда: макароны с острым белым чеддером и вялеными помидорами.
После ужина Лео спрашивает:
– Я знаю, о подробностях говорить нельзя, но как продвигается проект для «Фронтира»?
– Думаю, мы закончили, но в воскресенье перед подачей все проверим. А что у тебя?
– Работаю. Но надо будет посидеть пару часов на выходных. Вы с Калебом раньше работали вместе?
– Нет. – Я думаю, как бы объяснить. – Я подавала кое-что сама в том году, но не выступала.
– Работа не прошла? – Лео пожимает плечами. – Моя тоже. Говорят, с первого раза никогда не получается.
– Нет, мою работу приняли, но я не поехала.
Было бы проще, если бы он думал, что я не прошла, но гордость не позволяет мне согласиться.
– Ты заболела?
Я мотаю головой. Я не готова впускать его в полный безумия мир под названием «Эви», но не хочу что-то выдумывать с нуля.
– У меня была боязнь сцены, – наконец говорю я. Это достаточно близко к правде, но звучит банально. Даже мило.
– Правда? – Лицо Лео принимает странное выражение.
– Я не люблю находиться перед толпой людей. Но с Калебом у меня должно получиться.
Он улыбается.
– Ты так уверена, что твоя работа пройдет?
– В этом я хороша.
Выйдя из ресторана после ужина, мы понимаем, что похолодало, и мое платье-свитер, которое было более чем подходящим до этого, теперь меня не согревает.
Лео настаивает, чтобы я взяла его куртку.
– Сам виноват. Я хотел предложить тебе взять что-то потеплее, когда мы уходили, но меня слишком отвлекло платье.
– Спасибо.
Мне нравится, когда Лео такое говорит, почти так же, как нравится его целовать. Тогда я чувствую какую-то странную власть. Я начинаю понимать, почему Бекс так по-разному одевается. Ведь ты каждый раз как будто другой человек.
– Может, наденешь его снова, а я тебя сфотографирую? Мне нужна помощь – разобраться с вашим светом на Среднем Западе.
По его голосу я понимаю, что прежде всего его волнует совсем не свет, но не возражаю.
В планетарии показывают пошлую адаптацию сюжета Азимова: человечество развивается в бестелесный коллективный разум и сливается со своей разумной технологией. В этой истории почти нет смысла, но она и не важна, ведь Лео обнимает меня за талию, а моя голова лежит у него на плече. Он рисует пальцами узорчики на моей руке, и я обращаю на это больше внимания, чем на спектакль.
Когда мы выходим из театра, Лео вытаскивает меня из потока людей, стремящихся к выходу, и утягивает в узкий коридор, который ведет вдоль кулис. Одна стена – это блок из шлакобетона, а в другой в основном окна. На полдороге окна изгибаются и формируют полукруглую зону отдыха, также застекленную. Лео тащит меня туда. Там хватает света, и я вижу его лицо.
Он показывает пальцем вверх.
– Крыша тоже стеклянная. В ясные ночи здесь проводят дискуссии о ночном небе.
Лео утягивает меня на скамью.
– Как ты вообще узнал, что эта площадка тут есть? – спрашиваю я.
– Я выбрал кодинг и физику и все время провожу с парнями.
Я смущенно смотрю на него, потому что это не ответ на вопрос.
Лео улыбается.
– Они, может, и не в курсе о макаронах с сыром, но их знания о тихих местечках в кампусе исчерпывающие.