Квартира

— Ну… не знаю пока… что-то придумаю, поговорю с Леной…

— Скажи ей, что оступился и ужасно раскаиваешься, подожди месяц-другой, а потом опять берись за старое. Так у многих прокатило. Может, и тебе повезет.

Фролов споткнулся и вопросительно поднял брови. Сережа недобро улыбнулся.

— Да брось. Не делай такое лицо. Я уже играл в такую игру…. Будешь плакать мне в жилетку, как семья тебя бросила, а я буду хлопать тебя по спине и говорить, что все наладится. Потом все заново, до следующего раза, когда жена устроит тебе разбор полетов, а приятель припугнет статьей. И ты будешь уходить, возвращаться, обещать кино, домино, выходные на даче, просить затаиться и не высовываться какое-то время. Я буду кивать и верить. Кстати, я тебе не рассказывал про Женьку, с которым мы в институте учились? Он меня так пять лет полоскал.

— Серег. Ты послушай, прежде чем судить, ладно?

— Кто тебя судит, Вова? Ты уже сам себя осудил.

— Я только хочу сказать: если не высовываться — скажем, не видеться какое-то время, — все все забудут. А потом все станет по-другому, мы найдем способ видеться.

Сережа опять поправил воротник и заодно прибрал длинный шарф, чуть не волочащийся по земле.

— Возможно, — сказал он после некоторого размышления.

Фролов уже приготовился доказывать свою точку зрения, и внезапная податливость Сережи его удивила.

— В каком смысле — возможно?

— Возможно, нам лучше не видеться.

Голова Фролова соображала плоховато, и смысл слов доходил не сразу.

— Так. Это что значит?

— Просто констатирую факт.

Повисла тягостная тишина. Рядом прошла степенная пожилая пара, потом веселым косяком пронеслись школьники с ледянками. Сережа опять шмыгнул носом и сунул руки в карманы. Это придавало ему сходство с нахохлившимся воробьем.

— Вов, ты помнишь, как я тебе говорил: надо трезво все обдумать. Я вот обдумал. Извини, но я так не смогу. Вот эта идея — жить вполсилы с вечными мыслями, как бы кому не попасться… Это не мое. Не смогу я слушать разговоры о том, как бы твою жену вернуть или найти кого-то ей на замену. И поддакивать твоим приятелям тоже не смогу. Даже просто смотреть на это уже противно.

Фролов закрыл лицо рукой и потер пальцами переносицу.

— Ты про электричку, что ли?.. Серег, да я же о тебе заботился. Я бы сказал что угодно, лишь бы Егоров не настучал.

— Я не просил так обо мне заботиться.

— Черт! Ладно! Скажу по-другому. Ты вообще представляешь, как тюрьма выглядит?

— Да, представляю.

— А для таких, как мы?

Сережа подопнул сугроб.

— Если кто-то в самом деле захочет нас сдать, будь уверен, он сдаст. Как бы ты ни выкручивался.

— И что, даже не пытаться? Не защищаться?.. Просто ждать, пока в дверь постучат?

Сережа поднял взгляд, оценивающе посмотрел и затем произнес — тихо, но твердо:

— Когда ты встаешь на сторону того, кто бьет, лишь бы тебя самого не били, — это не защита.

Чувство было такое, будто из надутого шара в груди выкачали воздух.

— Прости, — сказал он после паузы. — Я знаю, что тебе сейчас трудно. Мне очень жаль, что Ваня от тебя уехал и жаль, что с женой все разладилось. Но так ведь не может продолжаться.

— Серег…

— Между нами ничего не изменилось. И не изменится. Ты ясно дал мне понять, что с разводом или без него, но все останется по-прежнему. Мне такое не подходит, я уже там был. Какой остается выход? Уговаривать тебя измениться я не хочу. Сам меняться тоже не собираюсь. Так что давай просто отпустим друг друга. Станет легче.

Он проговаривал эти слова как-то механически, словно повторял записанное на бумажке; внезапно Фролов догадался, что Сережа долго подбирал фразы и репетировал, оттачивал формулировки, чтобы не слишком обидеть — но именно эта отточенность теперь и выбивала из Фролова дух. Он вдруг понял, что все решено. Ему бы хотелось сказать: пожалуйста, не делай этого. Дай еще один шанс. Ведь проблема не во мне — проблема в них. Это все они с нами делают, а я — я не виноват, слышишь, я не виноват. Но все было решено, он знал это.

— Прости, — повторил Сережа. — Мне надо идти, ученик придет через полчаса.

Он еще немного постоял, качаясь на носках, потом обернулся и пошел по дорожке в глубь сквера.

25

Фролов не мог вспомнить, как провел выходные. Что-то занимало его ум. Чем-то был занят. Что-то, наверное, ел. Тишина накрыла его густым и плотным туманом. Он был один в своих семнадцати с половиной метрах; зашел в комнату и не узнал ее — все чужое. Метры тянулись безликой пустотой вперед и вверх.

В понедельник Фролов взял отгул. Поехал в домоуправление. Ордера принимали в дальнем окошке, к которому тянулась длинная очередь. Фролов просидел в ней два часа. Все вокруг шумело и двигалось: туда и обратно проходили чьи-то ноги в сапогах и ботинках, шуршали дубленки, падали на пол шапки, кто-то вздыхал и кряхтел. Фролов ждал момента, когда очередь подойдет, втайне желая, чтобы этого не случилось. Пока он сидел в коридоре перед окошечком, жизнь была к чему-то устремлена и имела какой-то смысл.

— Мужчина, вы следующий.