Квинтет из Бергамо

Он был похож на отца, правда, погрубей и помрачнее, но в общем, вполне красивый мужчина, этакий самец в полном расцвете сил. Он попытался изобразить улыбку, приветствуя постояльца, но она так активно не понравилась последнему, что веронец в ответ лишь бросил:

— Добрый вечер, — и тем ограничился.

С таким явным пренебрежением, что оно даже не выглядело оскорбительным, Клаудия бесцеремонно подтолкнула вперед молодую белокурую женщину с каким-то унылым, бесцветным лицом.

— Моя невестка Софья.

Тарчинини собрался было сказать этой бедняжке Софье что-нибудь особенно приветливое, она с первого же взгляда вызвала у него какую-то жалость и сострадание, но синьора Гольфолина, не дав ему времени, тут же отослала невестку обратно в кресло, где она сидела всего мгновенье назад.

— Ну вот, синьор, теперь вы знакомы со всеми. Надеюсь, мы станем друзьями. Присядьте, прошу вас. Не хотите ли чашечку кофе?

Ромео ответил утвердительно, и донна Клаудия, обратившись к невестке, бросила:

— Может, вы приготовите, Софья?

Он почувствовал, что за вежливым вопросом скрывалось приказание, не терпящее никакого неповиновения, и подумал, почему бы не поручить это Терезе.

Час прошел в светской болтовне обо всем и ни о чем. Когда речь зашла о Неаполе, дон Ладзаро попытался уверить постояльца, будто его квинтет имел там когда-то бурный успех. Тот сразу же поддержал эту невинную игру, сделав вид, будто припоминает, что и в самом деле... Потом перешли к музыке, и хитрец Ромео признался в своей слабости к итальянской музыке XVIII века. А Клаудия тут же сообщила, что это и есть их излюбленный конек.

Около половины седьмого Клаудия поднялась и, извинившись перед Тарчинини, сообщила, что приближается время репетиций, а у них никак не получается адажио из квинтета до-мажор Альбинони, особенно в том, что касается партии альта. По тому, как она опустила глаза, Ромео сразу догадался, что речь идет о Софье, и испугался, что сейчас ее начнут позорить при постороннем. Но, к счастью, все обошлось, и, еще раз поприветствовав веронца, члены семейства Гольфолина один за другим покинули гостиную. Клаудия немного задержалась, чтобы вручить Тарчинини ключ от входной двери.

— Само собой разумеется, синьор, вы вольны возвращаться, когда вам будет угодно. Комнату свою вы знаете, так что можете чувствовать себя как дома.

— От души благодарю вас, синьора... Надеюсь, ваша матушка, синьора Чиленто, находится в добром здравии?

— А вы что, уже с ней встречались?

Ромео пересказал ей беседу, которая произошла у них накануне здесь же в гостиной.

— Прошу извинить меня, синьор Роверето, — Клаудия казалась явно встревоженной, — за то, что я задаю вам подобный вопрос, но... она... вела себя вполне... нормально?

— Не скрою, синьора, она, конечно, выражалась несколько... туманно, но ничего страшного не произошло. Думаю, просто она приняла меня за кого-то другого.

— В таком случае, синьор, теперь вам понятно, почему я не стремлюсь, чтобы моя бедная матушка слишком часто показывалась на людях... Нет-нет, вы не подумайте, она вовсе не сумасшедшая... но иногда, раза два-три в месяц, на нее что-то находит, и она будто грезит наяву... К несчастью, вам выпало встретиться с ней в один из таких неудачных моментов. Прошу вас, не судите ее слишком строго... И нас тоже…

Покинув дом семейства Гольфолина, Тарчинини направился к пьярце Веккья и зашел в «Меланхолическую сирену», где Луиджи встретил его, словно они были старыми друзьями.

— Что вы желаете выпить, синьор профессор?

— Даже не знаю... Я ведь еще и не ужинал. Может, вы посоветуете мне, где бы я мог перекусить, а?

— Ну... если вы не очень привередливы… Я тут состряпал себе minestrone alla romana^[4] и ваше неаполитанское блюдо, sartu^[5], так что, если вас это устроит, сочту за честь пригласить вас поужинать со мной, кстати, скажете мне свое мнение о моем sartu, ну так как?

Растроганный таким радушием, Ромео с радостью принял приглашение, при условии, что Луиджи Кантоньера позволит ему заплатить за вино и достанет из своих запасов самое наилучшее.

— Вообще-то у меня есть «Барбареско», 1961 года...— как-то робко предложил хозяин.

— Отлично, «Барбареско» так «Барбареско»!

— Дело в том, что оно, пожалуй, будет несколько дороговато...

— Что может быть дороже дружеской встречи!..

— В таком случае, синьор, — лицо Луиджи сразу расцвело, — присаживайтесь вон за тем столиком, в уголке, а я пока спущусь в погреб за вином.

Новообретенные друзья превосходно поужинали, и Тарчинини признал, что сарту Кантоньеры — лучшее из всего, что он когда-либо едал у себя в Неаполе, доставив тем самым явное удовольствие Луиджи. Крепкое, отдающее запахом фиалок «Барбареско» привело сотрапезников в состояние безоблачного оптимизма, которому, казалось, не были страшны никакие удары судьбы. Когда они уже прихлебывали кофе и покуривали сигары из личных запасов Луиджи, веронец решился наконец коснуться темы, которая не давала ему покоя.

— Представляете, дружище, этой ночью мне при снился тот несчастный парень, о котором вы рассказали мне вчера... Кажется, его звали Баколи?

— Да, Баколи.