Читаем Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография полностью

Благоразумная французская нация, доволно разумеющая прямую политику, не толко никогда в сих чинах иностранных не употребляет, но и от других государеи присылаемых к неи ея подданных в сем карактере отнюд не принимает.

Рукопись АВПРИ. Т. 2. Гл. 1. «О начале посолств». Л. 26–26 об.

Здесь политика явно противопоставлена военному делу и под ней подразумевается, скорее, дипломатия в современном значении как искусство переговоров, являющееся альтернативой войне. При этом в европейские языки, в том числе русский, слова «дипломат» и «дипломатия» приходят в самом конце XVIII — начале XIX века. До этого дипломатических представителей называли в соответствии с рангом (rang), или «характером» (caractère): послы, посланники, министры, полномочные министры, резиденты. Rang Левашев обычно переводит как «чин», а многозначное caractère в соответствии с принципом вариативности — «свойство», «чин» или «карактер». У Кальера один раз появляется понятие «посольский корпус» (corps d’ ambassade) — совокупность дипломатических представителей в месте пребывания, то есть дипломатический корпус, которое Левашев переводит вполне точно — «одно посолства общество»[1157].

Несколько раз в рукописи встречается слово «негосиятер» (калька с négociateur), то есть переговорщик, но оно не приживается в тексте, в отличие от активно используемого и, очевидно, привычного уже слова «негосияция», синонимами которого выступают «искусство договариваться» или «договор» (например, названия глав «О пользе договоров», «Важность договоров»). Речь, конечно, идет о переговорах, но этого слова Левашев также не знает. Для «договора» в современном значении используется слово «трактат». В издании 1772 года слово «переговоры» упоминается дважды[1158].

В арсенале Левашева еще в 1757 году имелись все профессиональные термины, которые в 1772 году были помещены в толковый словарь, предназначенный для русского читателя Кальера. Вот лишь некоторые из этих терминов и их объяснение:

агент — поверенный; гарантия — ответствование за что-либо, поручительство; конгресс — съезд министров для переговоров о мире или о важных делах; консул — агент, определяемый в чужом государстве для купеческих дел; конференция — собрание для переговоров о делах; нация — народ; неутральный — не приемлющий участия в войне; право народов — то право, по которому судятся между собою независимые государства; публичной — явной, государственной, общественной; приватной — частной, особливой; привилегия — право преимущества пред другими; ратификация — утверждение; трактат — договор между государствами.

Кстати, часто встречающееся во французском издании nation Левашев почти всегда переводит как «народ», а в главе «О начале посолств» из второго тома, написанной им самим, использует понятие «нация», скорее в значении «народ», чем подразумевая государственную принадлежность. Рассуждая о том, что не следует доверять иностранцам представление интересов своей державы, Левашев замечает, что этим «наносится всей нации немалое безчестие, потому что будто бы из оной не нашлось ни одного такова достоинаго мужа, чтоб облечену быть оным толь знатным и важным карактером, каков есть посол»[1159].

Любопытно, что в 1757 году слово «самовластный» не несло в себе отрицательной коннотации, поэтому un prince libre ou un Etat indépendant Левашев перевел как «самовластный государь или волное правительство»[1160], а в русском издании 1772 года в этом фрагменте использовались словосочетания «государь свободный или область независимая»[1161]. Вероятно, это было связано с тем, что сама Екатерина II к началу 1770‐х годов в своей политической риторике стремилась избегать выражений «деспотическое», «самовластное» или «самовольное» правление, предпочитая понятия «самодержавие» и особенно «монархия» с различными определениями. Существенную роль в формировании этих предпочтений сыграло знакомство императрицы и образованных людей того времени с переводами на русский язык трудов Ф. Х. Штрубе де Пирмонта, Я. Ф. Бильфельда и И. Г. Юсти[1162].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Литература как жизнь. Том I
Литература как жизнь. Том I

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Первый том воспоминаний содержит «послужной список», включающий обучение в Московском Государственном Университете им. М. В. Ломоносова, сотрудничество в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, участие в деятельности Союза советских писателей, заведование кафедрой литературы в Московском Государственном Институте международных отношений и профессуру в Америке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное