Читаем Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография полностью

По-видимому, в начале работы Новиков хотел дать детальные пояснения каждой ситуации, не свойственной для судебной практики Российской империи, либо имеющей свои особенности разрешения во Франции и Англии. Примечания были составлены на основе дополнительной литературы. Так, при описании дела господина Англада, опубликованного в первом томе «Театра судоведения», в сноске, комментирующей слова «ущерб с лихвами», содержится перевод соответствующей статьи некоего «Парламентского Адвоката Г. де ла Круа». Переводчик отмечает, что эта статья под заглавием «Dommages et intérêts» извлечена из «Энциклопедии»[1326]. На самом деле речь идет о «Методической энциклопедии» («Encyclopédie méthodique»), выпущенной французским издателем и философом Шарлем-Жозефом Панкуком (1736–1798). Еще в 1776–1777 годах им был опубликован том «Supplément à l’ Encyclopédie», являвшийся дополнением к «Энциклопедии» под редакцией Д’ Аламбера и Дидро. Несмотря на то что в первом томе серии Новикова статья из «Методической энциклопедии» была приведена почти целиком[1327], переводчик не указал точное название источника.

В очерке «Невинный, по стечению подозрительных обстоятельств, подвергнувшийся опасности быть казненным», опубликованном в пятой части серии, упоминается процедура «увещания присяжных» в английских судах[1328]. Для того чтобы дать читателю представление о том, что это такое, переводчик доходчиво описывает в сноске данное явление:

Таковой судейский порядок в Англии при уголовных судах наблюдается, что когда преступление доказано, и доказательства и судейские доводы против обвиняемого собраны, тогда выбираются по крайней мере 12 человек именуемых присяжные (juriés) из состояния обвиняемого, из коих один бывает предводителем. Сии люди до тех пор должны без пищи, питья и без огня вместе в заключении сидеть, доколе они все единогласно не решатся обвиняемого виноватым или невинным объявить; без чего обвиняемый ни казнен, ни освобожден быть не может. Естьли второе учинится, то Судья обязан обвиняемого немедленно освободить; а естьли первое, тогда он, или лучше сказать законы, определяют наказание предписанное за преступление[1329].

По-видимому, в основу очерка был положен рассказ «Quel juge ne frémit pas de faire périr un innocent, en prononçant un arrest de mort?», вошедший в сборник «Les nuits anglaises»[1330]. В рассказе на французском языке отсутствуют какие-либо сноски с пояснениями правовых реалий Англии, а объяснения приводятся прямо в тексте.

В ряде случаев составители шли по пути упрощения языка для читателей, предлагая эквиваленты иностранных слов, отсылающие к явлениям, знакомым читателю по российской действительности. Так, для определения представителей знатного сословия используется слово «дворянин», а для обозначения французского буржуа — «мещанин»[1331].

Многие русские соответствия юридических терминов, которые мы видим в переводе, сохранились в употреблении по сей день. Как и в некоторых других областях, к концу XVIII века для многих юридических терминов во французском и в русском языках уже сложилась система устойчивых терминологических соответствий[1332]. Это можно увидеть при изучении понятийного аппарата, использовавшегося в юридической практике: обвиняемый — accusé, приговор — condamnation, решительный приговор — jugement, преступление — crime, кража — vol, поличные признаки — pièces de conviction, тюрьма — prison[1333]. Слово interrogatoire (допрос в рамках полицейского или судебного следствия) было переведено как «следствие» или «допрос»[1334].

На нескольких примерах рассмотрим более подробно стратегии перевода некоторых понятий. Plainte (жалоба, иск, претензия, заявление, исковое заявление) переводится как «жалобница»/«жалоба»[1335]. Наряду с этим в серии используются слова «челобитная», «прошение», «доношение» и аналогичные им словосочетания (соответствия выделены жирным шрифтом)[1336].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Литература как жизнь. Том I
Литература как жизнь. Том I

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Первый том воспоминаний содержит «послужной список», включающий обучение в Московском Государственном Университете им. М. В. Ломоносова, сотрудничество в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, участие в деятельности Союза советских писателей, заведование кафедрой литературы в Московском Государственном Институте международных отношений и профессуру в Америке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное