Лабораторные условия (СИ)

А после, с утомлением, приходила странная, почти мистическая насыщенность. Голова соображала необычайно ясно, но тело, будто налитое теплым свинцом, не желало шевелиться. Да и Рико бы не отпустил – все еще водил шершавой ладонью по коже, будто разгоняя волны тепла по всем уголкам чужого существа. И если Шкипера нелегкая уносила на ночную рыбалку или ночное что-нибудь еще, можно было до утра не выбираться из облюбованного угла, там и спать, не нарушая невидимого теплого кокона, будто состоящего из уплотненного нагретого воздуха, придавившего их дополнительным одеялом. А если приходилось ночью тащиться куда-то самим, потому что работа у них, будем говорить откровенно, собачья – если приходилось, то грела мысль, что по возвращении все повторится снова. На задании надо думать о задании – этот нехитрый постулат Шкипера, приходится признать, отвечал всем требованиям безопасности. Это только в приключенческих картинах (нет, Ковальски, очевидно, никогда не отцепится от кинематографа…), стоя на развалинах раскатанной ими же по бревнышку базы злодеев и держа в опущенных руках еще дымящиеся стволы устрашающего калибра, герои, не обращая внимания на раны, оголодало целуются, пока ветер развевает их превратившуюся в соблазнительные обгорелые лохмотья одежду. Если бы кто-то попробовал повторить это в жизни, то получил бы премию Дарвина с пометкой «живая мишень года». Так что они не пробовали повторять в реальной жизни то, что достигалось при, так сказать, лабораторных условиях. Для этого пока что рано. Но они ведь никуда и не торопятся, не правда ли?..

Вечером, как всегда, Рико закончит возню на кухне и с ворчанием понесет уже почти что остывшую (Ковальски не мог есть горячего, обжигался) порцию в лабораторию, под веселые комментарии командира. Будет сердито колотить пудовым кулаком в обшитую металлом дверь и недовольным рычанием требовать впустить его, а когда добьется своего – войдет, захлопывая ее за собой, и из лаборатории немедленно донесется его ворчание и неразборчивый голос лейтенанта, потом возня, а после все стихнет. Отделенный от прочего мира надежной дверью, Ковальски неловко пригнет голову, добираясь чуть влажными, прохладными губами до грубого шрама, перечеркивающего лицо подрывника, и Рико благодарно замрет, прижмуриваясь, наслаждаясь нежным прикосновением к месту, которое даже своим видом могло вызвать только отторжение. И на этом все действия, продиктованные так называемым «рассудочным суждением», для них закончатся. И это будет так, как должно быть. Правильно.

========== Часть 4 ==========

Так и было. Какое-то время. То самое, пока в их мирную идиллию (если только полувоенный образ жизни можно так охарактеризовать) не включился новый элемент. Не то, чтобы они скрывали: как уже говорилось выше, скрывать что-либо у Рико получалось довольно неуклюже. Просто так уж повелось, что всем происходящим за толстой бронированной дверью лаборатории не принято было слишком уж интересоваться. Это поле деятельности лейтенанта, вот пускай он там и резвится. Ковальски укрывался тут как змея в норе, когда желал побыть один, а посетители переступали порог по большей части тогда, когда им нужен был медик. То есть практически после каждого задания. Они вваливались всей оравой и умудрялись втроем устроить столпотворение. Шкипер все норовил убедить окружающих что «это не рана, это царапина», Прапор причитал над в который раз разбитыми коленками (ему, бедняге, часто доставалось больше, казалось бы, положенного, больно уж капилляры близко подходили к поверхности), а Рико азартно совал во все нос. С ним приходилось тяжелее всего: с его специализацией самыми частыми повреждениями были ожоги. А высиживать (а то и вылеживать) под компрессами ему было невыносимо скучно. Ковальски устраивался играть с подрывником в карты, и бывало, к этим незамысловатым посиделкам присоединялись прочие товарищи по отряду, а в итоге лазарет превращался в филиал «казино-рояль» прямиком из Монте-Карло - а они знали, о чем говорили, так как однажды разнесли одно такое в щепки, а точнее, в мраморную крошку. После полуночи Прапор бывал в приказном порядке спроважен на боковую («Потому что я так сказал» (с) Шкипер), а на столе откуда-то мистическим образом появлялась бутылка чего-то градусного. Они не то чтобы пили – надираться до радужных лунорогов здесь не приветствовалось – но выпивали. Это происходило рано или поздно, потому что нервная система все же не железная. Ковальски по этому поводу однажды прочел лекцию Прапору, оставшемуся недовольным за изгнание из общего круга.

-Мне же не десять!.. – воскликнул тогда младший член отряда, и лицо его приняло по-настоящему обиженное выражение. – А вы ведете себя так, будто мне завтра к восьми в школу!

-Если не повезет, - буркнул лейтенант в ответ, - то тебе к двум ночи в обход по территории.

Но, видя, что собеседник настроен серьезно, вытер мокрые руки вафельным полотенцем (он мыл колбы после кое-какой химической экспертизы), бросил его на спинку стула и приблизился.