Лабораторные условия (СИ)

-Молюсь. Indignum famulum tuum, nullis meis meritis, sed sola dignatione misericordiae tuae satiare dignatus es pretioso Corpora.

-Зачем?!

-Затем, что они тут все католики. Еt Sanguine Filii tui, Domini nostri lesu Christi…

-На них что, написано?

Лейтенант поглядел на настойчивого собеседника с укоризной, однако не стал говорить очевидные вещи, вроде указаний на то, что подождать пару минут, пока он окончит, было бы логичнее. Вместо этого он стволом карабина выцепил из бетонной крошки что-то блеснувшее, и спустя мгновение стало ясно, что это серебряный нательный крестик на цепочке. Находку он поднял повыше, позволяя рассмотреть, а после позволил соскользнуть ей обратно вниз.

-Нам лучше поторопиться, - буркнул Шкипер, явно демонстрацией не впечатленный. - Прапор подберет нас быстро, до того, как сюда примчатся плохие парни.

- Если мы и правда поторопимся, плохие парни не отстанут от нас очень долго, - возразил ему Ковальски.

-Это еще почему?

-Потому что нет ничего хуже религиозных фанатиков. Это я тебе как ученый говорю. У нас, тут, в Новом Свете, от нормального католичества остались в лучшем случае воскресные школы, и те после описания Марка Твена, считай, ярмарка. Я понятия не имею, к какой общине с каким сдвигом по фазе принадлежали эти парни, - лейтенант мотнул головой в сторону, подразумевая недавних противников.

-И?

-Мысль о том, что над останками не прочли отходную молитву, может досадить им куда больше, чем тот факт, что отходная вообще понадобилась. Они всегда очень привязаны к традициям, эти ребята. Так что дай мне несколько минут, окей?

Шкипер вздернул бровь. Услышать от Ковальски, чьи предки прибыли в эти края откуда-то из восточной Силезии, типично-американское «окей» было примерно то же самое, что столкнуться с Рико на выставке икебаны. Ковальски не любил сленга и подчеркнуто им не пользовался.

-Нас тут тогда и накроют… - лишь заметил ему командир.

-Возможно, - не стал с ним спорить собеседник. - Но будет хуже, если пустятся в погоню и дадут залп по бензобаку. К тому же, - добавил он, - если они прибудут, когда нас тут уже простынет след, никто не докажет, что молитву все же читали.

Этот аргумент стал решающим: собеседник неотчетливо выругался под нос, но настаивать не стал.

…Из воспоминаний его вырвало чужое горячее прикосновение – Рико накрыл его руку своей лапищей и посмотрел вопросительно. Ковальски ему улыбнулся, свободной рукой поднес, наконец, импровизированный бокал ко рту и пригубил. Нёбо обожгло. Он не любил ром. Рико, тот предпочитал ромовый пунш, но тот считался лакомством, и возились с ним разве что в праздники, так что подрывник довольствовался, чем есть.

-Все в порядке.

Рико скривил рот, от чего шрам сменил очертания. Он не очень-то был уверен, что все в порядке. Приподнявшись со своего места – ящика из-под патронов, заменявшего ему табурет – он перегибается через стол, мягко подхватывает лейтенанта под затылок – его теплую ладонь внезапно приятно ощутить гудящей головой - и целует, тоже мягко, как может осторожно. Ковальски отвечает без сопротивления: ему хочется утонуть в этой чужой мягкости, как люди тонут в алкоголе. Ему хочется оставить все переживания за дверью своей лаборатории, по ту сторону, где и весь прочий мир. Да, да, все это – картежничество, попойки – не назвать высококультурным отдыхом, но черт подери, филармония и чтение классики требует душевного напряжения, а он не в состоянии. Его ресурсы ограничены, как и у всех смертных. В отличие от подрывника, Ковальски психически нормален, и это доставляет свои неудобства. Лейтенант хочет отключиться и привести систему в норму, если тут применимо такое выражение. Он хочет оставить антивирус на ночь и ничего не делать, а, проснувшись утром, зажить, как прежде, постепенно забывая о неприятном казусе.

Карты из расслабившихся пальцев выскользнули, почти бесшумно приземлились на стол, а червовый туз – какая ирония! – спланировал на пол. Рико забывает и о своих – припечатал ладонью к столешнице, когда искал более устойчивой опоры. Он все норовил оказаться поближе, углубить поцелуй, получить от другого человека больше и, не встречая сопротивления, дурел от данной ему свободы. Он каким-то шестьдесят шестым чувством определил эту сговорчивость и готовность Ковальски, а теперь хотел, чтоб тот расслабился. Расслабился с ним, Рико, рядом, опустил плечи, откинул голову, позволил снять с себя очки.

-Оставь, я нормально дойду.