Лакомый кусочек

Он ее разозлил. А что, скажите на милость, ей надо было надеть? Он что, ожидал увидеть ее в рубище и с головой, посыпанной пеплом? Она распахнула дверь.

Из квартиры в коридор вырвались обрывки оживленных разговоров, взрывы смеха и громкие звуки музыки. Потом коротко вспыхнул яркий свет, и раздался торжествующий вскрик:

– Ага! Застиг вас врасплох!

– Это Питер, – сказала Мэриен. – Он фотографирует гостей.

Дункан отступил назад.

– Что-то мне не хочется туда входить, – пробурчал он.

– Но тебе нужно. Тебе нужно познакомиться с Питером. Я этого хочу. – Она вдруг поняла, как ей важно войти вместе с Дунканом в квартиру.

– Нет, нет, – заупрямился он. – Не могу. По-моему, это плохая идея. Одному из нас придется испариться – и им, скорее всего, буду я. Кроме того, там очень шумно, я не вынесу.

– Ну, пожалуйста, – взмолилась она и протянула к нему руку, но Дункан уже развернулся и чуть не бегом бросился прочь по коридору.

– Ты куда? – умоляюще крикнула она ему вслед.

– В прачечную, – крикнул он в ответ. – Прощай, счастливой свадьбы!

Когда он завернул за угол, она мельком заметила его кривую усмешку. Потом до ее слуха донесся удаляющийся топот его ботинок на лестнице.

На какую-то долю секунды у Мэриен возникло побуждение побежать за ним: ей сразу расхотелось видеть разгоряченные лица в гостиной. «Но я должна», – сказала она себе. И вернулась.

Первое, что она увидела, войдя в гостиную, была широкая шерстяная спина Фишера Смайта. На нем был простецкий полосатый свитер грубой вязки с высоким горлом. Стоящий рядом Тревор был в безукоризненном костюме, в белой рубашке и при галстуке. Оба вели беседу с существом в черных гетрах – что-то о символах смерти. Она ловким маневром обошла их, не желая объясняться по поводу исчезновения Дункана.

Мэриен оказалась позади Эйнсли и не сразу поняла, что прямо перед ее зеленовато-бирюзовой фигурой стоит Леонард Слэнк. Она не видела его лица, ей мешала пышная прическа Эйнсли, но она узнала руку, сжимающую стеклянную пивную кружку – снова наполненную, отметила она про себя. Эйнсли что-то внушала ему настойчивым тихим голосом. До ушей Мэриен донеслись его слова, произнесенные заплетающимся языком:

– Нет, черт побери! Ты меня не заманишь!

– Ну и ладно!

И прежде, чем Мэриен осознала, что собирается сделать Эйнсли, та вскинула руку и резко опустила, разбив об пол свой стакан вдребезги. Мэриен отпрыгнула назад.

При звоне разбитого стекла шум голосов разом стих, словно их кто-то выключил, выдернув вилку из розетки, и в воцарившейся тишине, которую нарушали лишь неуместные в данной ситуации тихие звуки скрипки, Эйнсли громко произнесла: «Мы с Леном приготовили для вас чудесную новость, – для пущего эффекта она сделала паузу и, сверкнув глазами, продолжала. – У нас будет ребенок!» Ее голос звучал ровно. «Боже ты мой, – подумала Мэриен, – она таки продолжает гнуть свое».

Кое-кто из собравшихся около дивана довольно отчетливо ахнул. Кто-то хохотнул, а один из «мыльных мужиков» произнес: «Ну и Лен, ну и сукин сын, кто бы он ни был!» Теперь Мэриен увидела лицо Лена. Белый овал покрылся красными пятнами, нижняя губа задрожала.

– Ах ты мерзкая сука! – сдавленно пророкотал он.

Все снова замолчали. Чья-то «мыльная жена» торопливо заговорила о чем-то, но быстро осеклась. Мэриен наблюдала за Леном: она решила, что он ударит Эйнсли, но вместо этого он улыбнулся, обнажив зубы. И обратился к слушателям:

– Все верно, народ. И прямо сейчас, на глазах у всей честной компании, мы устроим обряд крещения. Крещение в утробе. Сим я нарекаю тебя своим именем. – Он выбросил вперед руку, схватил Эйнсли за плечо, поднял свою пивную кружку и медленно вылил все содержимое ей на голову.

«Мыльные жены» хором издали восторженный визг. «Мыльные мужики» закричали «Ура!». Когда последние пивные капли стекли из кружки на макушку Эйнсли, из спальни выбежал Питер, на ходу прилаживая вспышку к фотоаппарату.

– Замрите так! – крикнул он и щелкнул спуском. – Отлично! Это будет классный снимок! Ну и вечеринка! Мы и впрямь слетели с катушек!

Некоторые гости бросили на него раздраженные взгляды, но большинство просто не удостоило внимания. Все вдруг задвигались и загалдели одновременно. Из музыкального центра все еще неслись приторно-слащавые звуки скрипок. Эйнсли стояла, вся мокрая, и у нее под ногами по деревянному полу расползалась пенистая лужа. Ее лицо исказилось, покуда она соображала, стоит ли ей разрыдаться при всех. Лен отпустил ее. Он уронил голову и бормотал что-то невразумительное. У него был такой вид, словно он не отдавал себе отчета в том, что он наделал, и явно не знал, как поступить дальше.

Эйнсли развернулась и решительно зашагала в сторону ванной комнаты. Две или три «мыльных жены» бросились к ней, заботливо воркуя и стараясь привлечь к себе всеобщее внимание проявлением заботливого участия, но их всех уже кое-кто опередил. Это был Фишер Смайт. Он стащил свой толстый вязаный свитер и обнажил мускулистую грудь, сплошь покрытую черными завитками волос.