Лакомый кусочек

– Позвольте, – обратился он к Эйнсли. – Вы же не хотите подхватить простуду? Особенно в вашем положении? – И он принялся вытирать ее свитером. Его глаза увлажнились, в них угадывалось искреннее волнение.

Прическа Эйнсли развалилась, и волосы рассыпались мокрыми прядями по плечам. Она улыбнулась ему сквозь капающие с ее накладных ресниц пиво или слезы.

– По-моему, мы не знакомы, – заметила она.

– Но кажется, я уже знаю, кто вы, – произнес он, нежно погладив ее живот полосатым шерстяным рукавом, явно придавая своему ответу символическое звучание.

Вечеринка каким-то чудесным образом обрела вторую жизнь и снова вышла на гладкую прямую, миновав прореху, проделанную недавней стычкой Эйнсли и Лена. Кто-то смел с пола осколки кружки и лужу пива, и в гостиной снова зажурчали потоки слов, музыки и спиртного, точно ничего не случилось.

На кухне, правда, царила полная разруха, как будто по ней пронеслось цунами. Мэриен копалась в посуде, пытаясь отыскать хоть один чистый стакан; свой она куда-то поставила и теперь забыла куда, а ей приспичило выпить.

Но чистых стаканов уже не осталось. Тогда она взяла использованный, промыла под струей воды, а потом не торопясь аккуратно налила себе еще виски. Ее охватило безмятежное спокойствие, как бывает, когда лежишь на воде в штиль. Она подошла к двери и выглянула в гостиную.

– Я молодец, я молодец, – пробормотала она. Этот факт ее немного изумил, но и сильно обрадовал. Все гости были на месте (за исключением, отметила она, обведя людей взглядом, Эйнсли и Фиша, ах да, и Лена – интересно, куда они исчезли) и занимались тем, чем обычно и занимаются на вечеринках, и чем она в данный момент тоже занималась. Они ее поддерживали, и она могла спокойно плавать и не тонуть, ощущая свою водонепроницаемость, выталкиваемая на поверхность ощущением, что она – одна из них. И Мэриен испытывала теплоту и нежность ко всем, к их таким разным туловищам и лицам, которые она теперь видела куда явственнее, чем обычно, словно они освещались изнутри скрытыми прожекторами. Ей даже нравились «мыльные жены» и Тревор, жестикулирующий одной рукой, и офисные девственницы, смеющаяся Милли в атласном голубом платье, и даже Эмми, не замечавшая вылезшую снизу заношенную кромку комбинации… Питер тоже был в толпе; он все еще носился с фотоаппаратом, то и дело подносил его к лицу и делал очередной снимок. Он напомнил ей рекламу домашних кинофильмов: отец семейства изводил горы кинопленки, запечатлевая самые обычные бытовые ситуации, потому что не мог решить, что интереснее: люди смеются за столом, люди чокаются, празднуют день рождения ребенка…

«Так вот кем он и был все время, – подумала она радостно, – он превращается в самого себя». И этот настоящий Питер, тот, кто прятался все это время внутри, не удивлял и не пугал ее, этот мужчина, обожающий походы на природу и скромные бунгало с узкими кроватями, этот любитель барбекю-вечеринок на заднем дворе. Мужчина с рекламы домашнего кино. «Именно его я в нем и пробудила, – подумала она, – его я вызвала к жизни». Она отпила виски из стакана.

Много же времени у нее ушло на поиски. Она мысленно стала отматывать ленту времени назад и пустилась обследовать коридоры и комнаты, длинные и огромные. Течение времени, казалось, замедлилось.

«Если это настоящий Питер, – думала она, бредя по длинному коридору, – то к сорока пяти у него вырастет пивное брюшко? А по субботам он будет надевать какое-то поношенное тряпье, например старые мятые джинсы, и все выходные проторчит в мастерской в подвале?» Представленный ею портрет казался обнадеживающим: у него же будут хобби, ему будет комфортно, он будет нормальным.

Она отворила правую дверь и вошла. За дверью был Питер, сорокапятилетний, лысеющий, но все еще узнаваемый, он стоял на ярком солнце возле угольной жаровни для барбекю с длинной стальной вилкой в руке. На нем был белый поварской фартук. Она оглядела сад, ища себя, но ее там не было, и это обстоятельство ее обескуражило.

«Нет, – подумала она, – должно быть, я не туда попала». Это не может быть последняя комната. И теперь она заметила еще одну дверь, прямо в зеленой ограде в дальнем конце сада. Она пошла по газону, прошла мимо неподвижной фигуры Питера, который, как она только сейчас заметила, держал в другой руке большой тесак, толкнула дверь и прошла внутрь.

Мэриен снова очутилась в гостиной Питера среди массы людей, среди шума, а сама она стояла, прислонившись к дверному косяку, со стаканом в руке. Эти люди, которых она теперь видела яснее и резче, находились от нее далеко и двигались все быстрее и быстрее, и явно собирались расходиться по домам: вереница «мыльных жен» вышла из спальни уже в пальто, они, раскачиваясь, судорожно выпархивали из двери, следуя за своими мужьями, на прощанье чирикая «спокойной ночи», но кто эта крошечная плоская фигурка в красном платье, смахивающая на картинку в каталоге одежды, с улыбкой прощающаяся со всеми, суетящаяся в белой пустоте… Нет, этим не может все кончиться, должно быть еще что-то. Она бросилась к следующей двери и распахнула ее.