Лакомый кусочек

Мэриен подняла взгляд над головой Клары и увидела, что стена палаты выкрашена тем же цветом, что и стены ее офиса. Она даже ожидала услышать стрекот пишущих машинок из-за задернутой шторки, но вместо этого до ее слуха донеслось бормотание трех женщин и их посетителей. Войдя в палату, она заметила, что одна из пациенток, совсем молоденькая, в кружевной розовой пижаме, сидела в кровати и рисовала картину-раскраску по номерам. Может быть, и ей стоило принести Кларе вместо ненужных цветов что-то такое, чем бы она могла занять себя: наверное, это ужасно утомительно – вот так валяться целый день и ничего не делать.

– Хочешь, принесу тебе книгу? – спросила Мэриен и сразу подумала, что говорит, словно член женского клуба, в чьи обязанности входит посещение сирых и убогих.

– Мысль хорошая. Но вряд ли я смогу сосредоточиться на чтении, сейчас никак, – ответила Клара слабым голосом. – Я лучше посплю или послушаю их разговоры. Наверное, это больничная атмосфера на них так действует, но они говорят только о своих выкидышах и болезнях. И после таких разговоров чувствуешь себя больной и начинаешь думать, когда же наступит твой черед заболеть раком груди, получить разрыв труб или выкинуть четверню одного за другим. Я не шучу: такое произошло с миссис Моуз – той здоровенной теткой в дальнем углу. И, представь, они при этом сохраняют полное спокойствие, и считают, что все эти кошмары – вроде как почетная награда: они с упоением рассказывают о них с жуткими подробностями, сравнивают их и, по-моему, прямо-таки гордятся! Тут у нас буквально идет соревнование по недугам. Я даже сама рассказала им о своих болячках, как будто мне не хотелось оставаться в стороне. Интересно, почему женщины такие отвратные?

– Ну, по-моему, мужчины тоже бывают отвратные, – заметила Мэриен.

Клара стала гораздо разговорчивее, чем обычно, и ее это удивило. На более поздней стадии беременности, когда Клара потяжелела и ослабла, она как-то подзабыла, что у подруги вообще есть разум или какие-либо органы чувств помимо простейшей способности впитывать, как губка, поступающие извне сигналы, потому что она была сосредоточена исключительно на процессе набухания своего живота. И Мэриен была немало изумлена, услышав сейчас ее рассуждения и умозаключения. Вероятно, это была особая психическая реакция на нынешнее состояние, но, безусловно, не истерика: судя по всему, она сохраняла самообладание. Тут, по-видимому, дело в гормонах.

– Только не Джо, – радостно заявила Клара. – Если бы он не был таким неотвратным, не знаю, как бы я все это выдержала. Он и о детях заботится, и купает их, и стирает, так что я совершенно не боюсь оставить на него домашние дела, пока тут лежу. Я точно знаю: он справляется со всем не хуже меня, хотя бедняжка Артур доставляет нам немало беспокойства. Он приучен ходить в туалет и почти всегда пользуется горшком, но в последнее время ведет себя как какой-то скопидом. Скатывает какашки в шарики и прячет их в разных местах – в кухонном буфете, в комоде. За ним нужен глаз да глаз. Как-то я нашла его шарики в холодильнике, а Джо мне рассказал, что обнаружил целую коллекцию на окошке в ванной, за занавеской. Он ужасно расстраивается, когда мы их выкидываем. Просто не понимаю, почему он так делает. Может, когда вырастет, станет банкиром?

– Ты не думаешь, что это как-то связано с новым ребенком? – спросила Мэриен. – Может быть, так проявляется его ревность?

– Возможно, – блаженно улыбнулась Клара, покручивая в пальцах белую розу. – Но что это я все про себя да про себя. – Она повернулась в кровати и теперь глядела прямо на Мэриен. – У нас не было возможности обсудить твою помолвку. Мы с Джо, конечно, очень рады за тебя, хотя мы почти не знаем Питера.

– Вот вернешься домой, придешь в себя, – ответила Мэриен, – и нам нужно будет собраться вместе. Уверена, он вам понравится.

– Ну, внешне он очень приятный! Конечно, человека узнаешь после того, как выйдешь за него замуж, немного поживешь с ним, и тебе откроются его неблаговидные стороны. Помню, как я расстроилась, когда вдруг поняла, что, в конце концов, Джо – не Иисус Христос. Не помню уж, что это было, но наверняка какая-то глупость: может, я узнала, что он без ума от Одри Хепбёрн. Или что он тайный филателист.

– Кто? – воскликнула Мэриен.

Она понятия не имела, что это такое, но слово прозвучало как страшное извращение.

– Коллекционер почтовых марок. Не серьезный, он просто отдирает их от конвертов. В любом случае мне пришлось с этим смириться. И теперь я считаю, что он скромный святой.