Мэриен принесла две недавно выстиранные хлопчатобумажные блузки, наволочку и несколько гостевых полотенец, расшитых цветочками, – подарок тетушки, – которые сильно замялись, долго пролежав на самом дне полки в бельевом комоде.
– Извини, это все, что было.
– Ну, лучше, чем ничего, – невесело отозвался он, развернулся и двинулся к своей спальне.
Мэриен не знала, что делать: то ли пойти за ним следом, то ли, доставив то, что он просил, просто уйти.
– Можно я посмотрю? – спросила она, надеясь, что он не сочтет ее просьбу посягательством на его личное пространство. Ей не хотелось вот так просто отправиться обратно домой. Делать ей было нечего, да и, вообще-то, она пожертвовала свиданием с Питером.
– Конечно, если хочешь. Но смотреть будет особенно не на что.
Она прошла по коридору. В гостиной вроде бы мало что изменилась с того дня, как она тут впервые побывала, разве что прибавилось разбросанных по полу листов бумаги. Все три кресла по-прежнему стояли, где и раньше, но к подлокотнику красного был прислонен обрезок половицы. Из трех торшеров горел только один, стоящий возле голубого кресла. Из этого Мэриен заключила, что оба его соседа отсутствуют.
И комната Дункана была точно такой же, как она ее запомнила. Гладильная доска стояла практически в центре, а шахматные фигуры были расставлены на доске в стартовой позиции, сама же черно-белая доска теперь находилась на стопке книг. На кровати были разложены свежевыглаженные белые рубашки на проволочных плечиках. Прежде чем включить утюг, Дункан собрал рубашки и повесил в стенной шкаф. Мэриен скинула пальто и уселась на кровать.
Он загасил сигарету в одной из заваленных окурками пепельниц на полу, подождал, пока нагреется утюг, то и дело пробуя провести им по гладильной доске, и начал медленно утюжить блузку, очень аккуратно, особое внимание уделяя воротничку. Мэриен молча следила за его движениями, он явно не хотел, чтобы она его прерывала. Ей казалось странным наблюдать, как кто-то гладит ее одежду.
Эйнсли подозрительно поглядела на нее, когда она вышла из своей спальни в пальто, зажав под мышкой скомканную одежду.
– Куда это ты собралась с этим? – спросила Эйнсли.
Одежды было слишком мало для прачечной.
– Просто ухожу.
– А если Питер позвонит?
– Не позвонит. Но просто скажи, что меня нет. – И она сбежала вниз по лестнице, не имея намерения ничего объяснять про Дункана, ни даже сообщать о его существовании. Она боялась, что это может нарушить баланс сил. Но Эйнсли и сама в тот момент не была способна ни на какие чувства, кроме ленивого любопытства: она благодушно наслаждалась вероятным успехом своей стратегической кампании, – и еще, как она выразилась, «зигзагом удачи».
Придя вечером домой и обнаружив Эйнсли в гостиной за чтением книжки про уход за новорожденными, Мэриен поинтересовалась:
– И как тебе удалось вывести беднягу отсюда утром?
Эйнсли расхохоталась.
– Головокружительный зигзаг удачи. Я была уверена, что наше ископаемое с первого этажа уже сидит в засаде за занавеской. Не знала, что делать. Даже подумывала навешать ей лапшу на уши – типа что мы вызвали телефонного мастера…
– Она пыталась устроить мне допрос вчера вечером, – перебила ее Мэриен. – Ей было известно, что он у нас наверху.
– Не знаю уж почему, но она
– Эйнсли, это безнравственно!
– Почему? Ему, по-моему, все понравилось. Хотя он все утро извинялся и нервничал, когда мы с ним завтракали в кафе, успокаивал меня, вроде как утешал. Мне даже неловко стало. А потом, когда он окончательно проснулся и протрезвел, ему стало невтерпеж отделаться от меня поскорее. Но теперь, – она обхватила себя обеими руками, – будем ждать и наблюдать, стоила ли игра свеч.
– Ладно, – сказала Мэриен. – Не хочешь поменять мне постель?
Вспомнив сейчас рассказ Эйнсли, Мэриен сочла дурным знаком, что домовладелица куда-то ушла утром. Это на нее было совсем не похоже. Она бы скорее ошивалась возле пианино или за бархатной занавеской, пока эти двое тихонько спускались по скрипучей лестнице, и выскочила бы на них, прежде чем им удалось бы благополучно выйти за порог.