– Ты демонстрируешь классические симптомы зависти к материнскому чреву. А сам-то
У Лена перекосилось лицо.
– Заткнись! Не напоминай мне! Я не могу это слышать, меня сейчас вырвет! И не подходи! – взвизгнул он, когда Эйнсли шагнула к нему. – Ты нечистая!
Мэриен решила, что у него истерика. Он присел на подлокотник диванчика и закрыл лицо руками.
– Она меня заставила, – бормотал он. – Моя собственная мать. Мы ели вареные яйца на завтрак, я очистил свое и засунул в него ложку, и я клянусь, внутри был крошечный цыпленок, он еще не родился, и я не хотел его трогать, но она не
Мэриен от смущения покраснела, но Эйнсли озабоченно закудахтала и бросилась к диванчику. Она села рядом с Леном и, обхватив его за плечи, потянула вниз, так что он бессильно прилег у нее на коленях, уперев голову ей в плечо.
– Тихо, тихо, – по-матерински утешала она его. Ее волосы упали им на лица, точно вуаль или, подумала Мэриен, как паутина. Эйнсли слегка покачивалась на диванчике. – Тихо, тихо. Это будет не цыпленочек, а милый ребеночек. Милый ребенок.
Мэриен ушла на кухню. Она была вне себя от возмущения: оба вели себя как малые дети. «Душа Эйнсли уже покрылась жиром, – подумала она, – гормоны творят чудеса». А скоро она превратится в сердобольную толстуху. И Лен тоже внезапно выплеснул нечто скрытое, нечто, чего она раньше никогда не видела. Он вел себя как белый червяк, вырытый из подземной норы на дневной свет. И, ослепленный, он начал бешено извиваться. Но ее удивило, что понадобилось так мало усилий, чтобы низвести его до такого жалкого состояния. Его панцирь оказался не таким уж толстым и огрубевшим, как ей представлялось. Это было очень похоже на детский фокус: сжимаешь концы яйца ладонями, а оно не трескается – надо так его сбалансировать, чтобы оказывать давление на самого себя. Но стоит слегка сдвинуть яйцо и снова нажать, как оно сразу же трескается и вытекает тебе на обувь.
И вот теперь, когда хрупкий баланс прочности Лена был нарушен, он треснул, как то самое яйцо. Ей было любопытно, как ему так долго удавалось избегать этой болезненной темы, убеждая себя в том, будто его хваленые сексуальные похождения уж точно никак не связаны с деторождением. И как бы он поступил, если бы ситуация оказалась ровно такой, какой он себе представил: если бы Эйнсли
Эйнсли не могла предвидеть его реакцию. Но приняв свое решение, она несла ответственность за случившееся. И как она теперь с ним поступит? Что ей
«Ну, – подумала Мэриен, – это их трудности, пусть они их и решают. Меня это не касается». Она вошла к себе в спальню и закрыла за собой дверь.
Но на следующе утро, когда она сняла скорлупу со сваренного всмятку яйца и увидела яркий желток, вперивший в нее серьезный укоризненный взгляд, у нее невольно сжался рот, точно испуганная морская анемона. Он же живой, сообщили ей глотательные мышцы и инстинктивно сократились. Она отставила яйцо в сторону. Ее сознание уже свыклось с процедурой отказа. Со вздохом она смирилась – и вычеркнула из своего мысленного списка еще один продукт.
19
– Вот эти с джемом, эти с лососиной, тут с арахисовым маслом и медом, а вот с яичным салатом, – перечисляла миссис Грот, ставя блюдо сэндвичей прямо перед носом у Мэриен, – не потому, что она была грубой, а потому что Мэриен сидела на диванчике, а миссис Грот стояла, и сочетание негнущегося позвоночника, тугого корсета и развитой от длительного сидения за письменным столом мускулатуры удерживало туловище миссис Грот в вертикальном положении, не позволяя ей сгибаться слишком низко.
Мэриен отодвинулась от стола и устроилась поудобнее на мягких ситцевых подушках.
– О, желе, спасибо! – сказала она, и взяла с блюда желатиновый куличик.