Лавка дядюшки Лика

Теперь я расскажу об одной из двух самых волнующих встреч в моей жизни, и если верить словам дядюшки Лика, сказанным десять лет назад, моим воспоминаниям жить осталось не так много. Впрочем, это не важно, то есть, я хочу сказать, что это было важно для тех поколений наших предшественников, которые передавали дела продолжателям, мы же с месье Фриром были на особом положении. Те, кому мы должны будем передать лавку и сад – обычные и вместе с тем особенные люди, не наделенные нашими возможностями, но знающие достаточно, чтобы понимать всю важность возложенной на них миссии. Знать тайну лавки они не будут, но беречь ее и ждать первого из продолжателей нового этапа – вот их главная задача.

Я практически процитировал, придав художественной формы, то, что выдала мне программа, и с радостным удивлением обнаружил, что в нее были внесены серьезные изменения. Помнится, дядюшка Лик говорил, что наше с месье Фриром пребывание тут закончится продажей лавки одному из главных клиентов, и я находил этим словам подтверждение, регулярно запрашивая программу. Только в последний год та перестала отвечать на запросы подобного рода, каждый раз стандартно объявляя, о вносимых изменениях.

Меня это чрезвычайно взволновало с первого же упоминания, а вот теперь к нам направлялись какие-то иные люди и это вселяло робкую надежду – возможно нынешний этап закончится не так трагически, как предыдущие, значит, полагал я, есть шанс на сохранение существующей популяции. Я часто вспоминал пана Малаша, пани Фламу, и, в особенности, синьору Савио, и мне очень не хотелось думать о том очередном апокалиптическом финале, который уготован им вместе с большей частью человечества. Вот почему изменения в программе вселяли в меня надежду на лучший исход, на продолжение эксперимента в его нынешнем виде, вот почему я радовался этим изменениям.

Солнце почти взошло, и я слышу, как месье Фрир вновь встал с постели в своей комнате, проворочавшись на ней почти час, и отправился на кухню, чтобы заварить для нас очередную порцию крепчайшего кофе. Сегодня тот самый последний день, который нам суждено провести в этом чудесном месте, и я ни на минуту, исключая несколько жалких попыток уснуть, не покидал веранду, пытаясь налюбоваться напоследок величественным видом ущелья. Месье Фрир принес кофе, я закурил, мы пригубили коньяку и погрузились в раздумья, каждый о своем, иногда беззвучно обмениваясь мыслями. Так мы просидели около часа или двух, потом спустились в сад, к хаузу, месье Фрир принялся готовить завтрак, а я залюбовался апрельским садом – в этих краях весна особенная.

Как бы мы не ждали прихода гостей, как бы не прислушиваясь к каждому доносившемуся до слуха шороху, шаги на дорожке, ведущей от калитки к лавке, заставили меня вздрогнуть. Полагаю, что и на месье Фрира они произвели подобное же впечатление – мы оба замерли, повернув голову в сторону приближающихся звуков. Вдруг из-за деревьев раздался женский голос: «Какое прекрасное место, просто прелесть!» Ей вторил другой: «Да, потрясающая красота!»

Даже теперь, когда я пишу эти строки, меня охватывает волнение при воспоминании об утренней встрече – из-за деревьев показались две женщины, пани Флама и синьора Савио. Я встал на шум голосов, но увидев их, остолбенел от неожиданности, и они тоже остановились, глядя на меня широко открытыми глазами. Месье Фрир не только не мог ничего понять, но и не мог получить ответа на свои беззвучные вопросы, поскольку я превратился в какую-то совершенно полую фигуру – ни одной мысли, ни одной эмоции. Вдруг синьора Савио воскликнула: «Господи!» и бросилась ко мне. За ней последовала пани Флама, они обе упали ко мне в объятья и заплакали.

Мы простояли так, наверное, полчаса, не меньше, не проронив ни слова, и только слезы текли из глаз этих женщин, слегка изменившихся за прошедшие десять лет, но по-прежнему прекрасных. Потом они одна за одной принялись гладить меня по лицу, приговаривая: «Какое же счастье, какое счастье!», не в силах оторваться от меня, а я все крепче сжимал их в объятьях, будто боясь, что снова потеряю.