Лавка дядюшки Лика

Но и то, и другое с завтрашнего дня перестанет быть возможным, потому что и завтрашнего дня для нас с месье Фриром в привычном тут понимании не будет, а воспоминания о дне сегодняшнем, как и говорил некогда дядюшка Лик, бесследно исчезнут всего лишь через одно-два поколения после нашего перемещения. Останутся байки, обрывочные рассказы, передаваемые из уст в уста, да и в том только случае, если дела тех, о ком эти рассказы, потомки посчитают достойными. Только вот истинные служители, из века в век старательно избегающие всяческого внимания, совершенно точно не станут этими героями, а их дела припишут себе те, кто возьмет на себя смелость и попытается взойти на трибуну.

Чем ближе каждый из них станет к ней приближаться, тем все яснее будет осознавать, насколько ничтожны его поползновения, насколько ничтожен он сам по сравнению с тем, чьи деяния бесконечны во времени и пространстве, и кого он перестал различать в гордыне своей. И с каждым новым шагом это будет становиться все яснее и яснее, но все неистовей станет полыхать внутри пожар страстей и гордыни, выжигающий и опустошающий внутреннюю вселенную, и тем больше напора будет в его деяниях и многочисленней число последователей. Так заканчивался каждый предыдущий этап, та же участь, судя по всему, ждет и нынешний.

Я поразился столь резкой перемене собственных мыслей и, как мне показалось, даже произнес некоторые фразы вслух, но это было не так. Впрочем, судя по взгляду синьоры Савио, она все прекрасно поняла. «Вы же и сами знаете ответ на свой вопрос! – сказал я. – Как знаете и то, что душа моя просто разрывается на части, но я предпочел бы не продолжать эту тему, поскольку все решено, и я не вправе, да и не в силах изменить этого решения. Больше того – и это все, что я могу вам сказать – я счастлив этим, даже несмотря на то, что оставляю тут самого дорогого мне человека!»

«Что касается нашего сына – продолжил я после некоторой паузы, – Не думаю, что будет правильным посвящать его в нашу с вами тайну прежде времени. Кстати, что вы говорили ему обо мне или о том, кого представляли ему все эти годы в качестве родителя?» «Я говорила все, как есть – коротко ответила синьора Савио. – Мы не можем быть с твоим папой вместе, но придет день, отвечала я сыну, и ты сможешь увидеть отца».

Я не понимал, как мне быть, и честно говоря побаивался перспективы знакомства, но даже не это было главным. «Мы же завтра попрощаемся и теперь уже навсегда, определенно, вы должны это понимать прежде чем принимать столь категоричное решение – сказал я. – Давайте так: вы представите меня тем, кто знал его отца, а сами продолжите рассказывать сыну все, что посчитаете нужным!» Синьора Савио замолчала довольно надолго, задумчиво глядя в даль ущелья, но поразмыслив, согласилась со мной: «Да, пожалуй, вы правы, так и сделаем!»

Мы посидели еще некоторое время, любуясь закатом, и после очередной самокрутки я предложил вернуться в сад, поскольку вскоре к нам должны пожаловать гости на прощальную вечеринку, а мне еще предстояло дать новым хозяевам лавки и сада последние инструкции.

Войдя в дверь, ведущую в потайную комнату с заднего двора, я дал синьоре Савио шифр от сейфа, стоявшего между креслами, сказав, что в нем хранится выручка от продаж и она в полном ее с пани Фламой распоряжении. Мы вышли в гардеробную, закрыли выдвижную секцию шкафа и направились к хаузу, где стол был уже почти накрыт, а пани Флама и месье Фрир заканчивали последние приготовления к приему гостей.

Но ничего этого я не замечал, все мое внимание было привлечено к десятилетнему мальчику, который сидел спиной к нам склонив голову над столом и над чем-то усиленно работал. Синьора Савио, почувствовав мое замешательство, взяла меня под руку и почти силой повела к столу. Приблизившись, она окликнула сына, но он, не поворачивая головы, нетерпеливо и быстро проговорил: «Ну сейчас, мама, сейчас!» Синьора Савио подвела меня к креслу и усадила напротив мальчишки, а тот поднял голову, посмотрел на меня несколько удивленно, сказал «здрасьте!» и после минутного замешательства продолжил свой труд.

Он рисовал что-то в обычном школьном альбоме для рисования, и судя по первым штрихам, это должна была быть лошадь. «Познакомься – сказала синьора Савио, почти насильно отрывая сына от его занятия, – Это сеньор Конти, я тебе о нем рассказывала, ты должен помнить!» Я, честно говоря, не позавидовал малышу, настолько твердым и не терпящим возражений, но вместе с тем абсолютно спокойным был тон синьоры Савио. Ослушаться было никак невозможно, это даже я, взрослый человек, ощутил каждой клеткой своей кожи, и видя, как это подействовало на мальчишку, подумал про себя: «Будь я ребенком, мне не хотелось бы попасть под такой пресс».