Лавра

Я сидела, сглатывая сухую слюну, и глядела на солнце. В этом пейзаже оно казалось мне единственно живым: под жгучими полуденными лучами начинало прихватывать плечи. Теперь, когда я, наконец, дошла, мне становилась очевидной вся нелепость затеи. Вздохнув, я поднялась с камня, собираясь пуститься в обратный, и оглядела вымершее здание - напоследок. Скит смотрел на меня слепыми, недобрыми окнами. Я уже повернулась к нему спиной, когда услышала странный, квакающий голос - ни звериный, ни человечий. Голос выговаривал слова, которые я, стоявшая поодаль, не могла как следует разобрать. "Ти-ий час, пя-ят, со-оро по-оснутся...У-у!" - небольшое существо, одетое в просторную арестантскую пижаму, наблюдало за мной из-за цементного столба. "И-и сюда", - он говорил, тягуче глотая согласные, словно язык, вымазанный медом, прилипал к неловкому уродливому нёбу. Скорее от удивления, я приблизилась. Он высунулся из-за столба и, взявшись за прутья, принялся раскачивать слабыми руками. Решетка, возведенная бесноватой властью, защищала меня от сумасшедшего. "И-и, и-и сюда", - боясь, что не пойму, он манил, нелепо взмахивая сведенными пальцами. Решетка была прочной. Подойдя, я встала в двух шагах, ожидая просьбы: может, попить. Вблизи он оказался мальчиком лет шестнадцати, тихим и приятным на взгляд, если бы не пустота, безнадежно стиравшая черты. Глядя на меня пристальными, по-волчьи близкими глазами, он отцепился от решетки, оттянул пижамную резинку и спрятал руку вовнутрь. Оживший бугорок, похожий на Иосифову монашескую муфту, ходил в спрятанной горсти, пока глаза, глядящие неотрывно, жмурились, как от солнца. Отвратительная, уродливая невинность кривила его черты, словно власть, замкнувшая клетку, лишила его самой возможности человеческого греха. Стараясь не кривиться от отвращения, я ждала терпеливо. Солнце - единственный свидетель - жгло плечи. Мой взгляд становился жестким и металлическим, и, судорожно выворачивая шею, сумасшедший выгибался и вскрикивал, взвывал по-звериному. Непреклонно и внимательно глядя в прижмуренные глаза, я дождалась: испустив окончательный стон, в котором исчезли последние согласные, он отвел оплывающие зрачки и опустился на землю, смирившийся и обессиленный. Еще через минуту, совершенно забыв о моем существовании, он поднялся и побрел обратно - в свой скит. Прикрывая плечи руками, я прошла короткий обратный путь. На этом пути, еще не зная о будущей смерти отца Иакова, который двумя годами позже должен был погибнуть от топора скитского узника, я думала о случившемся, давая волю отвращению. "Конец - делу венец", - пробормотав пословицу, я усмехнулась: "По венчанию и жених". Смутная дрожь сотрясала мое тело, когда, ни разу не отвернувшись, я жмурилась от прямого солнца. Ночью я лежала, прислушиваясь. Ближе к утру муж вырос в дверях. Он глядел на меня осторожным взглядом. Как будто расслышав отвратительный стон скитского сумасшедшего, я поднялась на локте и махнула рукой, изгоняя. Он исчез безропотно.

Мы уезжали на другое утро. Водитель обещал заехать пораньше, мало ли, поломка в дороге. Распрощавшись с хозяевами, мы вышли за калитку - дожидаться. Улучив момент, хозяйка протиснулась за нами и встала в стороне. Она смотрела на меня молча, но в этом молчании угадывалась стеснительная просьба. Снова, как в день приезда, она держала руки под фартуком, и, глядя на бугорок, я вспомнила. Поставив сумку на землю, я вынимала тщательно сложенные вещи, добираясь до дна. На дне лежал сверток с косметикой. Высыпав в траву, я выбрала все тюбики. Бугорок шевельнулся, и наружу протянулась рука. Она приняла кремы и, словно забыв о моем существовании, скрылась за калиткой.

На этот раз мы добрались без приключений. Зеленая будка по-прежнему стерегла платформу. Мы дождались поезда, который пришел по расписанию, но остановился крайне неудачно: двум последним вагонам не хватило места, и они висели за краем платформы, как над пропастью. Надо ли говорить, что наш был одним из них. "Тьфу, нищему жениться - и ночь коротка!" - муж буркнул сердито. Цепляясь за высокие поручни, мы забрались с трудом, в суете не успев как следует попрощаться и поблагодарить провожатого, - с Иосифом, остававшимся до сентября, мы простились накануне, - тем более что, забираясь в вагон, муж здорово порвал брюки и мысли мои занялись иголкой, которую следовало добыть у проводника.