Лавсаик Святой Горы

Однажды по поручению Священного Кинота (где я двадцать два года представлял Дионисиат) мне пришлось отбыть в одно место для неотложного следствия, и путь мой пролегал мимо этого скуднейшего из поселений. Стояла весна. По краткости расстояния и ввиду воскресного утра я отправился пешком. И уже на подходе к Капсале заслышал доносившуюся с дальнего конца горной тропы дивную мелодию и различил слова «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем и спаси мя, Едине Человеколюбче». Спустился пониже и замер, очарованный поистине ангельским пением, сливавшимся с ароматом сосен в юной зелени, но, как только отзвучали Блажени, а за ними тропари, кондаки и Трисвятое — все, что положено петь в это время, если не совершается Божественная литургия, — тотчас устремился вперед, желая видеть неведомого мне нового Кукузеля[145]. И в самом деле не ошибся сравнением! Ибо то был, как узналось позже, знаменитый протопсалт из Пирея, пелопоннесский уроженец Константин Захаропулос (впоследствии святогорский монах Каллист) — совсем еще молодой, лет тридцати, а по цветущему виду и крепкому сложению настоящий житель «счастливой Аркадии»[146]. Ревнуя по Богу, он оставил все и пришел на Афон, чтобы избрать жизнь нищего аскета. За бесценок приобрел у кириархальной обители убогую каливу и начал подвизаться там в тесноте, скудости и всяческих лишениях, хотя мог жить среди полного довольства в миру или, по крайней мере, в любой из богатых обителей Святой Горы. Проведя в этой каливе лет десять, отец Каллист скончался от отравления дикими травами, которые отваривал и ел за неимением хлеба.

Коснувшись тех трудных для Афона времен, нельзя умолчать о великом бескорыстии нищих пустынников. Однажды Священный Кинот поручил мне и еще двум братиям распределять старую одежду, присланную шведским Красным Крестом. На основании списка, где значились триста пятьдесят подлинно неимущих, в Карею для получения вещей и продовольствия (главным образом бобов) призваны были, наряду с прочими, человек пятьдесят капсалиотов. Из них явилась примерно половина — те, кого уполномочили оставшиеся дома старики и немощные. Нас глубоко поразило не столько бесстрастное отношение «делегатов» к раздаваемым благам, сколько готовность уступить все лучшее другим и боязнь хоть в чем-то обездолить собрата. Вот каковы эти альтруисты, облаченные в тряпье и обутые в волосяные мешки! Ни тени суеты, ни малейшего сетования — лишь проникновенные слова благодарности (если это греки) и глубокие поклоны (если это русские, румыны или болгары, не знающие по-гречески). Пусть подражают им все раздаятели и получатели благ в миру, пусть услышат о них в Министерстве социального обеспечения, ни разу не выделившем святогорцам и ржавой иголки!

Скит Святого Пророка Илии

Расположенный в часе пути от Пантократора и отовсюду открытый взору, этот русский скит еще лет сорок назад насчитывал до двухсот пятидесяти монахов, преимущественно уроженцев Малороссии. Он освящен во имя пророка Илии, чей храм выглядит как шедевр превосходного ювелира.

Изначально общежительный, скит и доселе хранит былой строй. И, хотя под давлением обстоятельств место это переживает ныне упадок, скитяне уповают на помощь Божию и получают ее, благодаря чему удается до сих пор избежать совершенного разорения.

Ксиропотам

Основанный как царский, этот монастырь находится в южной части полуострова, прямо над заливом с главной святогорской гаванью Дафни. Живописность места подчеркивает великолепие зданий, особенно кафоликона с его удивительными росписями. Тридцать ксиропотамских отцов держатся идиоритмического распорядка, славясь высоким благочестием и приверженностью к древней традиции.

Само местоположение обители вынуждает братию нести особые труды и издержки по приему паломников, особенно многочисленных накануне 9 марта, когда празднуется память Сорока мучеников Севастийских, которым и посвящен кафоликон.

Год назад здесь случился пожар. Перекинувшееся с печных труб на деревянную кровлю пламя уничтожило четверть строений, в том числе средневековую колокольню с часами и деревянным «арапом»[147] в натуральную величину, который с помощью хитроумного механизма отсчитывал время ударами железных молоточков в большое деревянное било.

Ревнуя о славе обители, здешние отцы уже приступили к восстановительным работам, но задача эта превосходит финансовые возможности Ксиропотама, требуя крупных ассигнований от государства и пожертвований из-за рубежа.