Лечебное дело zyablikova

Приговаривая, zyablikov вёртко работал кусачками, смачно откусывая кусочки остистого остростка, пока не добрался до самоё дужки.

– Вот она, собака…

Тут от него потребовалась значительно большее усилие – дужка была толщиной от 0.3 до 0.6 см, и даже не помещалась вся в один «укус». К тому же, работать надо было осторожно. Его предположение о том, что эпидуральная клетчатка отсутствует и твёрдая мозговая оболочка плотно прилегает к внутренней поверхности дужки, полностью подтвердилось! Вот он, источник нестерпимой боли, обездвижившей и приковавшей к постели здорового мужика!

– Ах ты, собака такая… – еле слышно шептал он.

– Что, доктор?

– Видишь, Чеа, какая толстая и плотная дужка? Кусачки не берут! А я её долотом хотел…

– Так это получается, что вот эта дужка сдавливает спинной мозг?

– Что-то вроде того. Как хорошо, что ты уговорила меня решиться на вторую операцию…

– Я вас не уговаривала! я просто сказала, что верю в то, что вы сможете найти решение…

– Тем не менее, без тебя бы я вряд ли решился…

– А я вот всё никак не могу решиться, доктор…

Никто в операционой не слышал, о чём шептались хирург с ассистенткой. Наконец, вся дужка LIV (или LIII), была скушена вся, вплоть до суставных отростков. zyablikov уже готов был продолжить кусать выше и нижележащую дужки, как вдруг заметил появление пульсации на казавшейся безжизненной твёрдой мозговой оболочке. Он подозвал анестезиолога Чанду.

– Есть пульсация! Декомпрессия достигнута. Заканчиваю операцию на этом. Чеа! Ты видела?

– Видела, доктор… – прошептала очарованная ассистентка. – Вы были великолепны…

– Ты, мать, крючки-то пока не бросай! Я ещё не закончил, Лот, дай шпатель- проверю проходимость эпидурального пространства выше и ниже…

Проверка шпателем показала, что пространство вполне проходимо – кончик шпателя свободно погружался под уцелевшие дужки на 3-5 см. В последний раз насладившись пульсацией дуры, zyablikov с прибаутками приступил к послойному закрытию раны.

И как всегда, после удавшейся операции, её было жалко заканчивать.

Из обезболивающих zyablikov в послеоперационном периоде оставил лишь анальгин с димедролом (анальгин назывался «метамизол»). Но этого оказалось вполне достаточно – выходивший из наркоза Джек был повёрнут на бок, и так и лежал, лежал, лежал с блаженной улыбкой – ещё бы, три недели он был лишён такой возможности!

– Когда же я смогу сесть, доктор?

– Придержите лошадей, Джек! Садиться вы станете в последнюю очередь. А вот вставать уже завтра начнёте… я объясню, как… будет звонить мадам Мирра, передайте ей моё почтение…

И пошёл писать протокол операции.

* * *

Чеа, потупившись, вошла в кабинет и села сбоку, на самый краешек стула, глядя прямо перед собой. Вид у неё был какой-то не вполне официальный, как будто бы она теперь имеет право – инсубординантно- вот так, взять и зайти без стука и без спроса, когда захочет… «сюрприз, доктор!» zyablikov сделал вид, что ему не до ерунды всякой и продолжил писать с предельно строгим видом. Какое-то время они просто сидели вот так, не замечая друг друга, как будто так и надо.

– Доктор… как вы хотите, чтобы я это сделала?– нарушила, наконец, молчание девушка.

– Что именно сделала? – zyablikov как будто бы только заметил её. – А. Ну, как… Традиционно… в щёчку, – он глубоко вздохнул, прикрыл глаза, сделал губы трубочкой, чмокнул. – А что, в Азии есть какой-то другой способ?

– Я спрашиваю не об этом, доктор. То, что я обещала сделать, я… сделаю…

Прозвучало это довольно минорно, хоть девушка изо всех сил стремилась казаться казуальной.

– Чеа, если ты сама не хочешь… – тут же захлопал zyablikov ресницами,– то считай себя свободной от своего обещания… Я вовсе не собираюсь тебя принуждать, неволить, эксплуатировать… тем более – используя служебное положение… я не какой-нибудь колонизатор, я – «tovarisch», член ВЛКСМ с 1978 года, интернационалист!

Дурацкие шуточки zyablikova эпохи развитого социализма понимало только старшее поколение кхмеров, пережившее Пол Пота и его "Демократическую Кампучию". Но zyablikov никогда не мог отказать себе в удовольствии "повыё…", даже, если это отталкивало от него людей.

Девушка глубоко вздохнула. Она была печальна, задумчива, серьёзна и очень хороша собой в эту минуту – хороша настолько, насколько же рокова. Понятно стало, что она вот взяла, решилась и сожгла корабли, мосты и разобрала рельсы.

– Вы сделали мне непристойное предложение, которое я принимаю, доктор. Долго я размышляла лишь над тем, как нужно поступить, как достойно поступить… а не о том, хочу я или не хочу этого. Никто меня не тянул за язык… произнесённое слово тут же становится вещью, которую нужно сделать. А если «что-то нужно сделать, то делай это от всего сердца»,– учил Будда. Где и когда вы желаете, чтобы я выполнила данное вам обещание?