Лед

Шон отклонил предложение Соубриджа получить порочное удовольствие от дешевого сэндвича с беконом и предпочел немного пройтись, чтобы отвлечься. Он купил на развес арахиса и проник через скрытый проход на огороженную территорию собора, а заметив дежурного, спокойно поднял руку, повторяя жест своего адвоката. Шон решил провести свободное время за осмотром собора.

Он шагнул с крыльца, продуваемого ветром, под каменные своды, и пошел по центральному проходу, глядя, как преломленный витражами свет проходит между колоннами и ложится на облицовку древних гробниц. Торговля в храме – две стойки с сувенирами, увешанные рваными полковыми знаменами, которые в прежние времена держали живые мужи и мальчики.

Шон последовал дальше, на звук хорового пения, доносившегося откуда-то из прохладных каменных глубин. Безносые алебастровые статуи святых с причудливо изогнутыми мраморными свитками в руках, пестревшими именами павших в битвах благородных юношей, напомнили ему о безногом солдате в новой роли медицинского муляжа. Он надеялся, что тому уже оформили актерское удостоверение.

Увлекаемый звуками музыки, Шон поднялся по выдолбленным каменным ступеням, за столетия истоптанным миллионами ног. Наверху вели беседу два сосредоточенных клирика в черных одеяниях – они обсуждали бюджетные авиарейсы в Рим. Хор постоянно повторял одну музыкальную фразу, то смолкая, то вновь запевая, словно многоголосая птица, и Шон наконец увидел певчих, их юные лица, казавшиеся ангельскими в лучах света из-под высоких сводов. Руководитель хора обозначил очередной запев, и Шон, желая послушать подольше, прошелся к часовенке внутри этой часовни, где на низком столике лежала большая книга. С авторучкой на шнурке.

Это был молитвенник, и прихожане могли записывать в него свои мольбы. Там было множество записей, и Шон пробежал взглядом по нескольким, омываемый детскими голосами.

За операцию моей мамы.

За мою потерянную семью.

А чуть ниже кто-то исступленно вывел с таким нажимом, что страница местами была прорвана: ПОКАЖИСЬ, БОГ.

Шон огляделся. Сила этих слов и сам почерк словно бросали вызов всякому, читавшему их. Кто бы их ни написал, он мог находиться сейчас в соборе и даже видеть, как другие читают это. Но Шон видел только хор, туристов в отдалении и нескольких клириков, тихо шедших по своим делам. Он взял ручку и, оставив подобающий интервал после этого воззвания ко Всевышнему, написал: Прости меня.

Он посмотрел на написанные слова, а затем положил десятифунтовую банкноту в ящик для пожертвований и пошел зажечь свечу – не столько потому, что был религиозен, а сколько потому, что ему нравилось казаться таким. К своему ужасу, он увидел, как к нему направляется чета Берк, пассажиров круизного лайнера. Он оглянулся на книгу – если они видели, как он делал запись, и прочитают ее, у них может возникнуть совершенно превратное мнение.

Они приближались к нему, он уже не сомневался, что это именно они – он отчетливо слышал голос Труди Берк. Шон опустил голову, словно погрузившись в молитву, и зашагал в противоположную сторону. Он оказался в приделе с указателями направления в одну сторону и вышел на маленькую площадку над лестничным пролетом, освещаемым свечами, а там увидел новый указатель: в гробницу и к выходу. Второе его обрадовало.