Леди и некромант. Тени прошлого

— Возможно, он заплатил мальчику, чтобы тебя опоили… белая навия растет в Зирре, а сок ишарры используют во время храмовых молений. Он дурманит разум. А в сочетании со смесью и кое-какими компонентами напрочь лишает человека силы воли… в Зирре любят послушных рабов…

Меня передернуло.

А ведь бабушка говорила мне, что уличная еда до добра не доведет… вода, получается, тоже.

— Уже недалеко, — Тихон коснулся моей руки. — Если пойдем напрямую… и постарайся не отставать.

Да, отставать и теряться здесь не стоило…

…на что похож рынок Харраза?

Торговые ряды.

Лавки.

Разноцветье тканей, которые спешили развернуть передо мной. Крылья полупрозрачных шелков и тяжелых атласов, мягчайшие объятья шерстяной ткани, что упала на мои плечи… и нежность мехов…

…гортанные голоса.

…ароматные масла, которые совали мне под нос, норовили уронить на руку, чтобы запах раскрылся…

…горы специй.

…свежей рыбы и устриц… бочки с соленой водой и мушиные полчища… торговцы, перекрикивающие друг друга, а порой и норовящие побить конкурента… покупатели, мало меньше голосистые… крик чаек и животных.

Запах навоза.

И больная голова… я не отставала, просто в какой-то момент окончательно перестала понимать, куда мы идем. И когда рынок вдруг остался позади, я не сразу и поняла.

Просто стало тише.

И легче дышать.

А потом узкая улочка вильнула, сделавшись еще уже. Здесь дома, сложенные из красно-бурых блоков, стояли плотно, протянув над улицей веревки, на которых висело, что грязноватое запылившееся белье, что вязанки трав или рыбы.

Узкие полосы сушеного мяса.

И уличные коты, во множестве расплодившиеся. Они орали. Дрались. Карабкались по стенам, разгуливали по широким парапетам, не спуская взгляда с рыбы, которую сторожили полуслепые старухи…

…и вновь поворот.

Дома выше.

На плоских крышах пробивается зелень, и она кажется роскошью. А Тихон замедляет шаг. В какой-то момент он позволяет поравняться с собой, но лишь затем, чтобы сказать:

— Мне очень жаль, Оливия…

…причина его сожаления становится ясна десятью минутами позже.

Она выглядит юной.

И такой хрупкой. Невероятно красивой, пусть и красота эта явно нечеловеческого толку. В ней все немного слишком.

Чересчур тонкие черты лица.

Излишне огромные глаза неестественно-зеленого цвета… платиновые волосы волной… у меня никогда не было куклы Барби, но если бы была, то именно такая…

Ее свободные одежды странным образом не скрывали изгибов совершенного ее тела, и при малейшем движении обрисовывали их столь бесстыдно, что даже я покраснела.

— Приветствую тебя на пороге этого дома, сын, — сказала она, раскрыв объятья, но обнять Тихона не обняла, а лишь коснулась кончиками пальцев плеч. — Мне отрадно осознавать, что ты одумался…

— Я не одумался, матушка, — Тихон слегка поклонился. — Я лишь подумал, что тебе нужно знать.

— Нам нужно знать.

Меня она не замечала и делала это как-то так… умело, что я сразу осознала, насколько безразлична этой совершенной со всех сторон особе.

Мы стояли во внутреннем дворике дома.

Тот же красно-бурый камень. Узкие, как кошке протиснуться, окна первого этажа, придававшие дому сходство с крепостью. И аркада второго. Кованые решетки, слишком толстые, чтобы считать их лишь украшением. Плоская крыша.

И сад на ней.

Узкий проход. Дверь, открывшаяся перед нами беззвучно. Прохлада.

Цветочные ароматы.

Фонтан с рыбками и ощущение, что я попала в какой-то другой мир и сразу… здесь все было… немного не таким? Узкие стволы деревьев, будто отлитые из серебра… звон листвы и ветерок, принесший долгожданную прохладу, пусть все еще с тем же рыбным духом. Мелкие кустарники, украшенные звездочками цветов. Зеленая трава.

Мох.

Толстый такой ковер мха, на который и ступать-то страшно.

Птицы.

Никаких клеток, ни серебряных, ни золотых, ни обыкновенных. Да и не нужны они… птицы прятались в ветвях кучерявой ивы, щебетали, перепархивали, выискивая местечко получше, а пара особенно смелых, спустилась по стволу, чтобы уставиться на меня бусинками глаз.

Жуть.

Женщина отпустила Тихона и соизволила, наконец, заметить меня. Взгляд ее был туманен, губы искривились, и вся совершенная красота вдруг переступила грань, отделяющую ее от уродства.

— Подойди ко мне, человеческое дитя, — это не было просьбой, скорее приказом.

А голос медовый.

Журчащий.

И сдается мне, не так уж безобидны прекрасные альвы, если все тело мое вздрогнуло, потянулось к той, которая…

Я моргнула, избавляясь от наваждения.

Не то, чтобы мне не сложно было подойти, отнюдь, скорее вот не люблю, когда кто-то норовит забраться в мою разнесчастную голову. И ладно, если это древняя нежить, но от прекрасной альвы подобного не ожидаешь.

— Простите, — я одарила альву улыбкой, надеюсь, очаровательной, — у вас здесь, конечно, очень мило, но могу я узнать, что вы со мной хотите сделать?

Как ни странно, альва не разозлилась.

Она несколько секунд разглядывала меня, а потом вдруг рассмеялась.

— Она и вправду любопытна, дорогой. Убеди свою знакомую, что я не причиню ей вреда. Мы не причиним… наш народ заинтересован в том, чтобы использовать этот шанс…