Одернув платье из простого серого муслина, которое я сочла достаточно мрачным для такого случая, я звоню в парадную дверь дома на Даунинг-стрит. Знакомая служанка впускает меня, но отводит взгляд. Ей известно что-то, чего не знаю я? Или как все, мимо кого я прохожу на улице, уверена, что в катастрофе виноват только мой муж?
Она провожает меня в гостиную Марго, куда меня прежде никогда не приглашали. Раньше я списывала это на ее недовольство тем, что Уинстон женился на мне, а не на Вайолет, но теперь я думаю, не связано ли это с моими родственными связями с Венецией. До недавнего времени отношения Асквита и моей кузины развивались полным ходом, и я уверена, что Марго все время об этом знала.
Когда мы, наконец, входим в гостиную, Марго уже ждет. Лицо у нее жесткое и серые глаза суровы, но она изображает мягкость. Она великодушно протягивает руки, чтобы заключить меня в нежеланные объятия и говорит:
– О, Клементина, я столько думала о вас. Какое тяжелое время.
Ее слова, тщательно подобранные, чтобы походить на сочувствие, без намека на признание вины, бесят меня. Я держусь жестко в ее объятиях, но это не отталкивает Марго, потому я высвобождаюсь.
– Как вы могли? – выкрикиваю я.
– Разве не мне следует задать вам это вопрос, Клементина? – холодно отвечает она, и вся ее мягкость превращается в колкость.
– Вы о чем, Марго? Ваш муж сделал моего козлом отпущения за Дарданеллы. Хотя мы с вами обе знаем, что это не вина Уинстона. – Мой тон не уступает по жесткости ее.
– Я говорю о письме, которое вы послали бедному Генри. – Она замолкает, и на миг я не понимаю, о ком она. Но затем вспоминаю, что она называет Асквита Генри. – Которому уже досталось за Дарданеллы. Я прощаю вас за ваши полные ненависти слова, конечно. Вы были под влиянием момента. Но мне кажется, что вы вряд ли в том положении, чтобы продолжать выпускать свой гнев.
–
Марго обводит взглядом комнату.
– Прошу, Клементина, сядьте и возьмите себя в руки, – когда я бросаюсь к дверям, она бормочет: – Вы поступаете глупо. Так вы сожжете все мосты, которые оставил Уинстон.
Ее слова глубоко задевают меня, но я не останавливаюсь. Прежде, чем я успеваю взяться за ручку двери, в комнату заходит сам Асквит.
– Я услышал голоса, – говорит он, явно недовольный.
Я знаю от Уинстона и частично от Венеции, что премьер-министр ищет в женщинах обожания – не вызова – и предпочитает, чтобы его «леди» имели гибкую мораль. В прошлом он находил скучной мои довольно жесткие моральные позиции и зашел так далеко, чтобы назвать меня занудной за то, что я отвергла модельное платье, подаренное любовницей Эдуарда VII. Теперь по его тону я догадываюсь, что мой не по-женски громкий голос ранит его чувствительный слух.
Мне хочется броситься на него, но предостережение Марго звучит у меня в ушах. Неужели я действительно уничтожила остатки карьеры моего мужа? Я медлю, хотя мне не терпится разнести его за его предательство и шашни с Венецией в то время, когда молодые солдаты гибнут тысячами. «
Асквит заговаривает прежде, чем я успеваю подобрать слова.
– Я хотел бы, чтобы был другой путь, Клементина. Нам надо было показать стране этим решением, что мы едины.
Как смеет он намекать на то, что его вынудили уволить Уинстона! Я не буду увещевать его. Я ничего не говорю, заставляя его продолжать и дальше защищать свою шаткую позицию.
– Я понимаю, что сейчас это покажется слабым утешением, но я обещаю вам, Клементина. Я буду защищать Уинстона как смогу – в будущем – и он сыграет ту роль, для которой был рожден.
Хотя мне и приятно признание Асквитом потенциала Уинстона и его будущего величия, хотя я и сомневаюсь в его обещании защищать моего мужа, меня удивляет, как этот апатичный, самовлюбленный Асквит точно знает, как мной манипулировать. Я была уверена, что он совершенно не в курсе чувств и мотиваций других людей.
Но я ошибалась. Он знает, что я сделаю все, чтобы защитить мужа. Даже если это означает на время замолчать.
Глава семнадцатая