Незадолго до заката пошел снег, принесенный холодным ветром, и когда мы добрались до хижины, хотя идти до нее было недолго, все выглядело по-зимнему. В половине десятого мы уже ели ужин, сидя у весело потрескивающего в очаге огня, а за окном завывал холодный зимний ветер. Маленькая бревенчатая хижина была около десяти футов в длину и восьми в ширину, а высоты потолка едва хватало, чтобы стоять в полный рост. Кровать оказалась недостаточно широка для двоих, так что Леклер расстелил одеяла на полу, и мы с радостью улеглись, утомленные замечательной долгой прогулкой, положив головы под кровать и уперев ноги в противоположную стену. Хотя по телу разливалась приятная усталость, заснули мы еще не скоро. Найдя в моем лице благодарного слушателя, Леклер долго рассказывал о своей полной приключений жизни среди индейцев, медведей и волков, о снеге и голоде, о том, как он много раз разбивал лагерь в канадских лесах, маскируя его так же, как птицы прячут свои гнезда, а звери – норы. Такие истории были бы интересны каждому, ибо они пробуждают в нас инстинкты, сохранившиеся с тех давних пор, когда мы все были дикарями. У Леклера было девять детей, младшему исполнилось восемь лет, а несколько его дочерей уже вышли замуж. Его дом был в Виктории.
Следующее утро выдалось пасмурным и ветреным, снежным и холодным. Иными словами, посреди августа стояла тоскливая декабрьская погода, и я с радостью выбежал посмотреть, чему смогу научиться. За вершину водораздельного хребта зацепилось серое истерзанное облако, его снежные лохмотья безжалостно трепал ветер. Цветы, хотя большинство из них припорошило снегом, все же можно было узнать: колокольчики склонились и смотрели сквозь снег сияющими синими глазками, горечавки тоже притаились под белым пушистым одеялом, крепко зажмурив венчики; кассиопею* я ни с чем не спутаю; а в трещинах на скальных выступах, где не мог лежать сухой снег, росли два вида карликовых ив с уже созревшими семенами, у одного из них были сравнительно небольшие листья. Рябинник* и белая куропатка быстро летали на холодном ветру, а на краю рощи я видел ель, с которой медведь в поисках пищи ободрал большие куски коры.
К девяти часам облака рассеялись, и с вершины я вновь насладился панорамным видом на холмистый травянистый край, откуда берут начало реки и ручьи. Несколько участков леса разбавляли монотонность цвета, а многочисленные озера, одно из которых имело длину около пяти миль, словно окна сверкали на солнце. Лишь самые высокие хребты были укрыты белым снегом, а сквозь разрывы в облаках виднелось красивое желто-зеленое небо. На высоте более пяти тысяч футов деревья уже не росли.
От Гленоры до Кассиара трава повсеместно растет очень густо на лесных полянах, сухих склонах холмов, где деревья, вероятно, были уничтожены огнем, и на широких прериях, простирающихся над верхней границей леса. В частности, один вид растущей пучками травы достигает четырех или пяти футов в высоту, и его можно косить для заготовки сена. Я никогда и нигде прежде не видел столь сочных диких пастбищ. Здесь пасутся и накапливают к зиме жир карибу, чтобы выдержать сильные холода, когда температура опускается ниже сорока-шестидесяти градусов. Создается впечатление, что кроме зимы и лета других сезонов просто не существует. Период, который действительно можно назвать летом, длится не более двух-трех месяцев, а остальные девять или десять месяцев, по сути, зима. Весны и осени здесь практически не бывает. Если бы не длинные суровые зимы, этот край стал бы центром скотоводства, равным Техасу и степям Старого Запада. Осматривая окрестности с хребта Дефот, я видел тысячи квадратных миль этого похожего на прерии региона, откуда берут начало реки Стикин, Таку, Юкон и Маккензи.
Леклер рассказал мне, что карибу, или северных оленей, на этом высокогорье водится очень много. Некоторое время назад у истока Дефот-Крик видели стадо из пятидесяти или более особей. Это прекрасные, выносливые животные с крепким здоровьем, как и их близкие родственники – северные олени, обитающие в арктической тундре. Индейцы, по его словам, охотятся на них с собаками, в основном осенью и зимой. На обратном пути я встретил несколько отрядов таких индейцев, идущих в охотничий поход на север. Некоторые мужчины и женщины несли щенков, усадив их на свои тяжелые тюки с вяленым лососем, в то время как на спинах взрослых собак были закреплены переметные сумы*, наполненные всякими мелочами. Таким образом, даже небольшие щенки, способные нести не более пяти-шести килограммов, могли приносить пользу. Я обогнал еще одну тяжело нагруженную группу, идущую торговать пушниной на юг. Пожилая женщина в коротком платье и ноговицах* несла большой тюк с мехами и шкурами, поверх которого сидела маленькая девочка лет трех.