Когда начало смеркаться, я, опьяненный восторгом, побежал вниз по цветущим склонам, благодаря Господа за то, что он даровал мне этот восхитительный день. Облака пылали в лучах заходящего солнца. Мир казался новорожденным. Даже самые привычные вещи виделись в новом свете и вызывали живой интерес, будто я видел их впервые в жизни. Все растения от мала до велика ликовали вместе со мной, а гора и ее эрратические валуны чувствовали всю глубину моей радости, словно им удалось прочитать мои мысли.
Глава VIII. Исследование стикинских ледников
На следующий день я запланировал поход к так называемому Грязному леднику. Из всех стикинских ледников этот вызывал наибольший интерес у индейцев и владельцев пароходов. Я сошел с парохода «Гертруда» и направился к ледниковой дельте за пару часов до захода солнца. Капитан любезно одолжил мне свое каноэ и двух индейцев-матросов, которые были весьма озадачены столь необычным поручением и перед уходом с большим воодушевлением прощались со своими спутниками. Мы разбили лагерь на западной стороне реки напротив переднего края ледника в широкой долине, окруженной цепью заснеженных гор. Оттуда открывался вид на тринадцать маленьких ледников и четыре водопада. Вечер был чудесным и тихим, а самые высокие горные вершины венчали облачные тюрбаны, будто сотканные из шелковистой паутины. Перед тем как покинуть пароход, я поужинал, так что мне оставалось только развести костер, разложить одеяло и лечь. Индейцы устроились на ночлег у собственного костра.
По словам речников, один или два раза в год, обычно в конце лета, на Грязном леднике происходят сильные наводнения. В месте впадения в реку ширина дельты ледникового ручья составляет три или четыре мили. О силе случающихся здесь наводнений свидетельствуют выкорчеванные деревья и огромные валуны, лежащие в русле ручья, и множество каменистых каналов стока, тогда как в обычных условиях для отвода талых вод с ледника в реку бывает достаточно четырех или пяти рукавов дельты.
Мы разбили лагерь в южной или нижней части дельты, не доходя до ледниковых стоков, чтобы мне не пришлось преодолевать их вброд по пути к леднику. Индейцы выбрали для ночлега песчаную яму, а я ровное место за принесенным наводнением стволом. Мне нечего было сказать своим спутникам, поскольку они не говорили по-английски, а я не знал ни тлинкитского, ни чинукского языка. Через несколько минут после высадки на берег они ушли к своей яме, улеглись и вскоре уже сладко храпели. Я же просидел у костра до глубокой ночи. Небо было ясным, и при свете звезд огромные белые горы казались ближе, чем днем, они смотрели вниз, словно стражи долины. Казалось, что глухо и монотонно ревущие водопады и вытекающие из-под большого ледника потоки совсем близко, однако на следующий день выяснилось, что ближайший находился в трех милях от лагеря. Завернувшись в одеяла, я любовался изумительным небом и лег спать только около двух часов ночи. Затем, стараясь не потревожить храпящих индейцев, я встал, съел кусок хлеба и в одной рубашке отправился в путь, чтобы не тратить понапрасну имеющееся в моем распоряжении время. Капитан должен был забрать нас около полудня от кучи бревен в километре от места высадки, но если вдруг пароход сядет на мель и ему понадобится каноэ, будет подан сигнал – три свистка.
Пройдя около мили по сухому руслу, я внезапно вышел к главному каналу стока ледниковых вод, в слабом утреннем свете он казался большим, словно река – примерно сто пятьдесят футов в ширину и три или четыре в глубину, а чуть выше его ширина уже не превышала пятидесяти футов. Неистовый поток уносился вниз по каменистому руслу, увлекая за собой песок, гравий, булыжники и валуны, грохот катящихся по дну крупных камней был слышен даже посреди рева воды. Ручей был слишком быстрым и каменистым, чтобы пытаться перейти его вброд. Ствола, который мог бы послужить мостом, поблизости тоже не оказалось, большие наводнения снесли все на своем пути. Так что я был вынужден идти по правому берегу, как бы трудно это ни было. Там, где вдоль края потока лежали голые валуны, идти было легко, но когда вода подходила вплотную к краю леса, мне приходилось медленно продираться сквозь присыпанный снегом ольшаник, ивняк, поваленные деревья и колючие заросли дьявольской дубины. Дюйм за дюймом продвигаясь вперед, я все же преодолел целую милю этих непроходимых дебрей, о чем едва ли скоро смогу забыть. Когда я, весь покрытый колючками женьшеня*, наконец, оказался в нескольких сотнях ярдов от ледника, выяснилось, что как сам ледник, так и непреодолимый поток его талых вод вплотную прилегали к пугающе отвесной скале с уступами, так что у меня не оставалось иного выбора, кроме как взобраться по ней наверх. К счастью, к восходу солнца все скалы, заросли и бурные потоки остались позади, и я, вопреки всему, добрался до великолепной ледяной реки.