Несмотря на дождь, мне не терпелось продолжить наше путешествие, так как я опасался, что погода может еще больше ухудшиться, но Чарли сомневался в своих силах и хотел попросить одного из охотников сопровождать нас, поскольку место сильно изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Я пообещал хорошо заплатить проводнику, а для того, чтобы уменьшить вес каноэ, предложил оставить большую часть тяжелых припасов в хижине до нашего возвращения. После долгого совещания один из охотников согласился пойти с нами. Жена дала ему с собой одеяло и циновку из коры кедра для сна, а также немного еды – в основном вяленого лосося и тюленью колбасу, состоящую из полосок постного мяса, оплетающих сердцевину из жира. Она проводила нас до пляжа, и как только мы оттолкнулись от берега, с милой улыбкой произнесла: «Вы забираете моего мужа. Позаботьтесь о том, чтобы он вернулся ко мне».
Мы отправились в путь около десяти утра. Ветер был попутным, но сквозь завесу холодного проливного дождя можно было различить лишь малую часть голой и унылой ледяной пустыни, до которой мы наконец добрались. Сильный ветер придал нашему каноэ хорошую скорость, и оно торжественно неслось по волнам, словно большой корабль. Мы держали курс на северо-запад, вверх по юго-западной стороне залива, вдоль берега того, что казалось материком, а справа от нас были гладкие мраморные острова. Около полудня мы увидели первый из больших ледников, тот, который я назвал в честь Джеймса Гейки, известного шотландского геолога. От его величественных голубых утесов, виднеющихся сквозь рваные края облаков, исходила дикая, необузданная сила, а грохочущий рокот бури пронзал скрежет рождающихся айсбергов. В полутора часах пути от ледника Гейки нам встретилась небольшая бухта с низким берегом, на который мы втащили каноэ, чтобы его не повредили дрейфующие айсберги. Вопреки моему желанию плыть дальше, мы разбили там лагерь, поскольку проводник настаивал на том, что до наступления темноты мы в любом случае не успеем добраться до большой ледяной горы в верхней части залива, а высадка там опасна даже при свете дня, к тому же это была единственная безопасная бухта на пути к ней. Пока мои спутники обустраивали лагерь, я пошел прогуляться вдоль берега, чтобы осмотреть скалы и ископаемую древесину, которой там было очень много. Все скалы были покрыты свежей коркой льда, даже под водой. Волны еще не успели сбить эту верхнюю полировку, не говоря уже о глубоких царапинах, бороздах и штриховке, оставленных на их поверхности ледником.
На следующий день мистер Янг пожелал остаться в лагере, потому что было воскресенье, а индейцы из-за погоды. Так что я сам отправился в небольшой поход и провел день в одиночестве на горных склонах над лагерем и к северу от него, стараясь узнать что-то новое. Идти вперед под дождем по грязи и слякоти, пересекая вброд множество мутных, забитых валунами потоков, прыгая и пробираясь сквозь доходящие до плеч сугробы – это самый сложный вид альпинизма. После долгого сидения на корточках в каноэ, дрожа от холода днем и ночью в насквозь промокшей одежде, я чувствовал, что мои руки и ноги затекли, но в час испытаний они доказали, что не потеряли ловкости, приобретенной на многих горных вершинах Сьерра-Невады. Я взобрался на хребет высотой полторы тысячи футов, который граничит со вторым большим ледником, но, увы, весь пейзаж заволокло облаками, и я начал опасаться, что так и не увижу панорамного вида, ради которого туда поднялся. Однако через некоторое время облака немного рассеялись, и под их серой бахромой стал различим усеянный айсбергами простор залива, подножия окружающих его гор и исполинские фронты пяти грандиозных ледников, ближайший из которых находился прямо подо мной. Мне впервые удалось осмотреть окрестности Глейшер-Бэй, одинокой пустоши из льда, снега и новорожденных скал, тусклых, унылых и таинственных. Я стоял на возвышенности, куда с таким трудом поднялся, около двух часов, укрываясь от порывов ветра, как только мог, и при этом онемевшими от холода пальцами зарисовывал то, что видел, и сделал несколько заметок в своей записной книжке. А затем стал спускаться вниз по лавиноопасным склонам, борясь с сугробами под проливным дождем, и добрался до лагеря, когда уже начинало темнеть, промокшим, изможденным, но счастливым.
Пока я пил кофе с галетами, мистер Янг рассказал мне, что индейцы были обескуражены и обсуждали возможность возвращения домой, боясь, что я пропаду, каноэ разобьется или по какой-то иной неизвестной причине экспедиция завершится провалом, если мы сейчас не повернем назад. Они расспрашивали его, зачем я поднимаюсь в горы во время бури, и когда он ответил, что мною движет лишь жажда познания, Тойятт сказал: «Должно быть, Мьюр – колдун, раз он ищет знания в таком месте и в такую ужасную погоду».