Читаем Ледяные чертоги Аляски полностью

После ужина, сидя у тусклого костра из ископаемой древесины[26], они еще больше помрачнели и скорбным тоном, под стать завыванию ветра и грохоту волн и ливня, рассказывали старые печальные истории о разбившихся в щепки каноэ, утонувших индейцах и охотниках, замерзших во время снежных бурь. Даже старый отважный Тойятт испугался голого и безжизненного ландшафта, и опасался, что его каноэ, от которого зависела наша жизнь, может попасть в ледяную ловушку, из которой мы не сможем выбраться. Проводник хуна и вовсе прямо заявил, что если я так люблю опасность и собираюсь подойти вплотную к ледяным горам, то он отказывается сопровождать нас дальше, поскольку в этом случае мы все неизбежно погибнем, как и многие его соплеменники, от внезапного подъема айсберга со дна. Индейцы вздрагивали от каждого завывания ветра, и, испугавшись того, что я могу остаться без их поддержки сейчас, когда я наконец оказался среди столь великолепного скопления ледников, я поспешил успокоить своих спутников, поведав о том, что вот уже десять лет я брожу один среди гор и штормов, и удача всегда остается на моей стороне, а значит, им нечего бояться. Шторм вскоре утихнет, и солнце будет освещать наш путь, ибо Бог заботится о нас и направляет до тех пор, пока мы храним в сердце веру и отвагу, поэтому мы должны отбросить все наши детские страхи. Моя маленькая речь произвела должный эффект. Кадачан с некоторым воодушевлением заметил, что ему нравится путешествовать с людьми, приносящими удачу, а почтенный старец Тойятт заявил, что вновь преисполнился уверенности и готов и дальше следовать за мной, куда угодно, потому что моя «уауа» (речь) была «делаит» (очень хороша). Старый воин даже проявил сентиментальность и сказал, что, если каноэ разобьется, он не будет об этом сожалеть, ведь в иной мир он отправится в хорошей компании.

Следующим утром дождь со снегом все еще шел, но южный ветер быстро нес нас вперед и убрал айсберги с нашего пути. Примерно через час мы добрались до второго большого ледника, который я впоследствии назвал в честь Хью Миллера*. Мы проплыли вверх по фьорду и высадились на берег, чтобы немного осмотреть его величественную фронтальную стену. Часть ледника, от которой откалывались айсберги, была около полутора километров в ширину и представляла собой внушительный массив из зазубренных пиков и пирамид, плосковерхих и зубчатых башен самых разных оттенков синего: от бледных, мерцающих и полупрозрачных тонов в расщелинах и пустотах до обжигающе холодных, пронзительно ядовитых оттенков медного купороса на ровных участках стены, откуда только что откололись айсберги. За фронтальной стеной ледник на протяжении нескольких миль поднимался вверх широкими ступенями, будто его отдельные участки последовательно проседали по мере того, как он продвигался на глубину, а затем вода уходила под них. После террасированной области ледниковый язык, словно прерия, необъятным простором плавно тянулся вверх вдоль склонов и каньонов хребта Фэйрвезер*.


Вид на хребет Фэйрвезер из залива Глейшер-Бэй. Рисунок Джона Мьюра из дневника 1879 г.


Оттуда мы за два часа добрались до верховья залива и устья северо-западного фьорда, в верхней части которого индейцы хуна охотятся на тюленей у подножия двух величественных ледников, один из них теперь называется Пасифик, а другой – Хуна. Длина фьорда составляет около пяти миль, а ширина в устье – две мили. Здесь у нашего проводника из племени хуна были припасены сухие дрова, которые мы погрузили на борт. Стоило расправить парус, и наше каноэ на огромной скорости понесло вверх по фьорду, будто штормовой ветер хотел сказать: «Что ж, плывите, коли вам того хочется, в мои ледяные чертоги, но вы останетесь там до тех пор, пока я не пожелаю вас отпустить». Все это время шел дождь со снегом, а в горах не прекращался снегопад, но вскоре после высадки на берег небо начало проясняться. Мы разбили лагерь на скалистом уступе неподалеку от фронтальной части ледника Пасифик и унесли каноэ за пределы досягаемости айсбергов и волн, которые он поднимали. Все айсберги, тесно прижавшись друг к другу, скопились напротив стены, от которой откололись, будто штормовой ветер решил заставить ледник принять своих хрустальных отпрысков обратно в материнское лоно.


Ледник Пасифик. Рисунок Джона Мьюра из дневника 1879 г.


Перейти на страницу:

Похожие книги

1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену
10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)
10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)

[b]Организация ИГИЛ запрещена на территории РФ.[/b]Эта книга – шокирующий рассказ о десяти днях, проведенных немецким журналистом на территории, захваченной запрещенной в России террористической организацией «Исламское государство» (ИГИЛ, ИГ). Юрген Тоденхёфер стал первым западным журналистом, сумевшим выбраться оттуда живым. Все это время он буквально ходил по лезвию ножа, общаясь с боевиками, «чиновниками» и местным населением, скрываясь от американских беспилотников и бомб…С предельной честностью и беспристрастностью автор анализирует идеологию террористов. Составив психологические портреты боевиков, он выясняет, что заставило всех этих людей оставить семью, приличную работу, всю свою прежнюю жизнь – чтобы стать врагами человечества.

Юрген Тоденхёфер

Документальная литература / Публицистика / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза