Мы вновь тронулись в путь ранним утром, погода стояла ясная и тихая, и мы плавно скользили вдоль побережья, любуясь великолепными горами в зимнем убранстве, и к полудню уже добрались до прекрасной бухты на острове в пяти или шести милях к северу от мыса Фэншоу. Тойятт предупредил, что будет сильный зимний шторм, хотя пока шел лишь небольшой дождь. Все устали и проголодались, и поскольку наше путешествие подходило к концу, я согласился разбить там лагерь. Пока мы устанавливали палатки и укладывали внутрь одеяла, Джон отправился на охоту и убил оленя в двухстах ярдах от лагеря. Когда мы сидели у костра в Сумдум-Бэй, один из старателей в ответ на жалобу мистера Янга о том, что нам часто не хватает мясных припасов, спросил Тойятта, почему он и его люди не подстреливают для миссионера уток. «Потому что нам мешает друг уток, – ответил Тойятт, – всякий раз, когда мы собираемся стрелять, мистер Мьюр трясет каноэ».
Проплывая мимо южного мыса залива Порт-Хоутон, мы услышали крик, а через несколько минут увидели четырех индейцев, которые быстро догоняли нас на каноэ. Примерно через час они нас нагнали. В каноэ были мужчина, его сын и две женщины с грузом рыбьего жира и вяленого лосося, которые они везли на продажу в Форт Врангеля. Они разбили лагерь в десяти ярдах от нас и быстро соорудили хижину из пластин кедровой коры на каркасе из шестов, сделали внутри нее настил из еловых ветвей и перенесли в укрытие товары из каноэ. Ближе к вечеру пришел улыбающийся старик с угощением для Тойятта – огромным свежим лососем, который был немедленно сварен и съеден нашим капитаном и его командой, словно легкий перекус между приемами пищи, наподобие печенья. Через несколько минут после того, как исчез большой лосось, наш великодушный сосед сделал Тойятту второе подношение – вяленого лосося. После небольшой обжарки он последовал за своим свежим собратом, будто закуска на один зубок. Затем из тех же щедрых рук был получен третий подарок – полная кастрюлька черники, сваренной в жиру, и, как ни странно, это причудливое месиво прекрасно легло на основательный фундамент из рыбы. Заморив таким образом червячка и лишь раздразнив свой аппетит, мои крепкие спутники принялись за оленину, фасоль, хлеб и другие съестные припасы. Сварив и зажарив все это, к закату они наконец насытились, осилив чуть больше половины того, что наготовили. Вдоволь посмеявшись над моей жалостью к оленю и нежеланием его есть, они прозвали меня приемным сыном (
В воскресенье дул сильный ветер и шел небольшой дождь, но все свидетельствовало о том, что он усилится. Я пошел прогуляться по лесу. Деревья здесь были такими же высокими, как и те, что я прежде видел на Аляске и гораздо крупнее, чем в более северных областях. Стройные и красивые ситхинские ели и тсуги обыкновенные достигали высоты в сто пятьдесят – двести футов. Даже из свежесрубленной ситхинской ели получаются отличные дрова, а тсуга, наоборот, горит плохо. Чуть в стороне от моря росло много желтого кедра, лучшего, что я когда-либо видел. Самый крупный из измеренных мной за время путешествия экземпляров имел диаметр пять футов три дюйма и высоту около ста сорока футов. Вечером мистер Янг позвал наших соседей и дал индейцам урок из Библии, рассказав им историю о том, как Христос пришел спасти мир. Индейцы, которым очень хотелось узнать, за что иудеи убили Христа, прослушали урок с большим вниманием. Щедрый друг Тойятта поймал дьявольскую рыбу[29]
диаметром около трех футов и добавил ее к своим съестным припасам. Он сказал, что будет очень вкусно, если сварить из нее суп с добавлением ягод и жира. Каждое щупальце этого дикого существа с двойным рядом похожих на пуговицы присосок хватало любой находившийся в пределах досягаемости предмет, и вырваться из его цепкой хватки было совершенно невозможно. По словам индейцев, дьявольские рыбы в основном питаются крабами, мидиями и моллюсками, легко раскалывая их панцири и раковины своими челюстями, похожими на клюв попугая. Всю ночь бушевала буря и хлестал дождь, и мы насквозь промокли в своих палатках.– Вы только посмотрите, что творится, – посетовал миссионер ночью, взяв мою руку и погрузив ее в лужу глубиной около трех дюймов, в которой он лежал.
– Ничего страшного, – сказал я. – Это всего лишь вода. Сейчас везде так мокро. Скоро настанет утро, и мы обсохнем у костра.