Завершив набросок и сделав несколько записей, я велел экипажу обогнуть высокую отполированную скалу на западной стороне канала, где, как я понял по направлению каньона, когда-то должен был находиться ледник. И как же я обрадовался, увидев, что он все еще там и продолжает сбрасывать лед в ответвление фьорда. Даже индейцы прониклись моим ликованием и стали восторженно кричать вместе со мной. Ведь я ожидал увидеть здесь только один ледник первого класса, а нашел целых два на расстоянии двух миль друг от друга. О, слава фьорду, что приютил эту драгоценную пару! После захода солнца мы стали искать место для лагеря. Я бы охотно расположился на ночлег у подножия ледников, но подходящего места для высадки поблизости не было. Мы проплыли несколько миль в обратном направлении, пытаясь в сумерках найти устье бокового каньона, где по пути вверх мы видели лес. Нам показалось, что мы нашли место для высадки, но, подплыв ближе, увидели, что гранитный берег резко уходил на глубину, однако чуть поодаль был относительно пологий склон.
Внимательно изучив гранитные ступени и пласты, мы пришли к выводу, что лучше попытаться сойти здесь, чем плыть дальше по фьорду среди льдов. Ну и намучились же мы, на четвереньках карабкаясь вверх по скользким, отполированным ледником камням к уступу на высоте около двухсот футов над водой, таща за собой провизию и одеяла! Зато место оказалось поистине чудесным, самым лучшим из всех, где мы разбивали лагерь в этом походе. Нас окружал прекрасный сад, в свете большого костра обрамляющие края уступа кусты кивали кистями спелых ягод. Совсем рядом высилась гора, увенчанная ледяной шапкой, с голубой кромки которой шестнадцать серебристых водопадов обрушивали свои воды вниз на четыре тысячи футов, каждый из них был настолько мощным, что его рев был бы слышен минимум за две мили.
Какими восхитительными были в свете костра дельфиниумы, герань и маргаритки в нашем саду! Как громко нас приветствовали плеском волн два ледника в конце залива! И какой славной была песнь шестнадцати водопадов!
Мы крепко уснули под шум водопадов, а проснувшись, были несказанно обрадованы тем, что исходящие от айсбергов волны пощадили наше каноэ. В приподнятом настроении мы поплыли вниз по фьорду, а затем переправились на другую его сторону, чтобы исследовать одно удивительно глубокое и узкое ответвление главного русла. Судя по ледниковым бороздам и штриховке на двух исполинских скалах, стоящих на страже входа, наши труды должны были окупиться с лихвой.
Проплыв около трех миль вверх по этому боковому фьорду, мы, казалось, достигли его конца, поскольку деревья и камни дугой протянулись от одного берега до другого и между ними не было никакого прохода, хотя стены каньона простирались вдаль бесконечно – один скальный выступ следовал за другим до самого горизонта.
Мы неспешно высматривали подходящее для высадки место, как вдруг капитан Таин закричал:
Вернувшись в каноэ, мы оттолкнулись от берега, и уже через несколько мгновений ревущие волны с молниеносной скоростью пронесли нас над гранитным выступом сквозь водовороты и полосы пены, подбрасывая нашу крошечную лодку, словно пузырек воздуха. Затем, преодолев на веслах полосу обратного течения, мы оказались на зеркально гладкой воде между гранитными стенами неописуемой красоты, пожалуй, даже более прекрасными, чем те, что можно увидеть в знаменитой Йосемитской долине.
Объятые благоговейным трепетом, мы молча дрейфовали в тени могучих скал, столь отвесных и высоких, что казалось, будто их вершины нависают над нами. Даже индейцы завороженно смотрели по сторонам, словно они тоже были впечатлены странной, подавляющей грандиозностью пейзажа. Однако вскоре один из них все же нарушил торжественность момента, практично заметив: «Здесь должны водиться сурки, я слышу их зов».