Прежде чем я потерял из виду горы на востоке, в поле зрения оказались те, что на западе, так что придерживаться курса было легко. Хотя мне нужно было спешить, я все же время от времени ненадолго останавливался, чтобы заглянуть в прекрасные голубые расселины и напиться воды из чудесных лазурных колодцев, самых восхитительных природных резервуаров, или раскинувшихся по ледяной прерии ручьев, не переставая восторгаться их изумительным цветом и мелодичным звоном, с которым они струились по своим хрустально-голубым каналам, и грохотом, с которым они устремлялись в бездонные синие глубины ледниковых мельниц, порой настолько идеально круглых, будто их проделали буром. Также представляли интерес низвергающиеся с голубых утесов водопады, их струи скользили по идеально гладким склонам совершенно бесшумно, отчего движение воды было практически незаметным. Но самыми прекрасными были, пожалуй, круглые или овальные колодцы шириной от одного до десяти футов и глубиной от одного до двадцати-тридцати футов, вода в них была такой чистой, что казалась невидимой. Мой угол обзора, вероятно, не превышал пятнадцати миль, но в дождь и туман расстояние кажется большим, чем на самом деле.
Добравшись до дальнего края ледника и пройдя вдоль него несколько миль на север, я обнаружил, что большая часть ледяного потока поворачивала на запад, изящной дугой огибая склон горы, будто устремляясь прямиком в открытое море. Отделившись от основного ствола, ледниковый приток разбивался на множество великолепных пиков и шпилей и вздымался ледяными волнами. Этот хрустальный водопад был несравненно больше и необузданнее, чем два десятка Ниагарских.
Я прошел по каналу этого ответвления три или четыре мили и обнаружил, что оно спускалось в озеро и наполняло его айсбергами. Фронтальная часть ответвления имела ширину около трех миль. Сначала я думал, что это озеро являлось концом залива, но, спустившись на его берег и попробовав воду, я обнаружил, что оно пресноводное, и, судя по показаниям моего анероида, находилось на высоте менее ста футов над уровнем моря, от которого его, вероятно, отделяла лишь моренная дамба. У меня не оставалось времени на то, чтобы обойти вокруг озера, так как было уже около пяти часов, а я находился примерно в пятнадцати милях от лагеря, так что мне нужно было спешить, чтобы успеть переправиться через ледник до того, как стемнеет, что обычно происходило около восьми часов вечера. Поэтому я поспешил вернуться к главному стволу ледника, и, ориентируясь по компасу и структурным линиям льда, вновь сошел с земли и ступил на величественную хрустальную равнину. Все окутала звенящая тишина, из-за низко стелющегося тумана окружающая меня красота ощущалась особенно остро, хотя ее и омрачало смутное предчувствие опасности, будто грядущие события отбрасывали тени.
Вскоре я потерял из виду землю, все стало постепенно растворяться во мраке вечерних сумерек, которые в столь пасмурные дни непроглядны, как ночная мгла. Я видел лишь лед, а единственными звуками, за исключением низкого рокота ледниковых мельниц и грохота изредка падающих камней, были приглушенные, полные отчаяния стоны ветра или далеких водопадов, доносящиеся сквозь смыкающуюся вокруг меня тьму. После двух часов кропотливой работы я добрался до лабиринта из трещин ужасающей глубины и ширины, которые невозможно было обойти. К опасностям мне было не привыкать, так что я собрал волю в кулак и стал преодолевать их большими прыжками. Прорубив опору для ног, я вставал на край и перепрыгивал головокружительную пропасть одним большим скачком, одновременно испытывая страх и эйфорию. Так я прошел много миль, двигаясь главным образом вверх и вниз по леднику и лишь немного продвигаясь вперед. Большую часть времени приходилось бежать, поскольку перспектива провести ночь на льду становилась все более реальной. Я смог бы это сделать, хотя, учитывая, что я промок насквозь от дождя, это был бы весьма неприятный опыт.