Пробираясь по этому рассеченному трещинами участку, я нередко перебирался на другую сторону расселины по немыслимо узким мостам длиной двадцать-тридцать футов. Я садился на них верхом, как мальчик на перила, и срубал острые ледяные пики по мере продвижения вперед, чтобы маленький Стикин мог пройти. Все это время он храбро следовал за мной, не колеблясь, перепрыгивая любую расселину, но теперь, когда стемнело, а трещины становились все шире, он стал идти за мной по пятам, вместо того чтобы, как утром, держаться поодаль, там, где лед был совсем гладким. Земля совсем исчезла из виду, туман сгущался, поглощая остатки света, и в довершение всего пошел снег. Мой угол обзора как вверх, так и вниз был сильно ограничен, так что я не мог спланировать оптимальный маршрут по ошеломляющему ледяному лабиринту. Я изо всех сил старался идти быстрее, пока еще была жива надежда добраться до лагеря той ночью! Надежда, которая таяла так же быстро, как свет во тьме. После наступления темноты, чтобы не замерзнуть в таких условиях, мне пришлось бы прыгать вверх и вниз до утра на каком-нибудь плоском участке льда между расселинами, танцуя под музыку ветров и вод, а так как я уже порядком устал и был голоден, мне едва ли хватило бы на это сил. Мое мужество не раз подвергалось испытанию, но перед лицом возрастающей опасности я собрался с духом и методично выбирался из ужасной ледяной паутины, вместе со Стикином мы без устали преодолевали возникающие на нашем пути преграды. Самым сложным испытанием стало преодоление последнего узкого моста.
Изучив первую из двух самых широких трещин, я прошел вдоль ее края полмили или около того вверх и вниз и обнаружил, что в самом узком месте ее ширина составляла около восьми футов, на большее расстояние я бы прыгнуть не смог. К тому же западная сторона, на которой я находился, была примерно на фут выше восточной, и я опасался, что, если дальше на пути встретится еще более широкая и непреодолимая расселина, я вряд ли смогу запрыгнуть обратно с низкой стороны. Однако лед за пределами трещины, насколько я мог видеть, был заманчиво гладким. Так что я прорубил углубление для ног на скругленном краю, изо всех сил оттолкнулся и прыгнул, понимая, что на большее я не способен, и как никогда опасаясь, что придется возвращаться тем же путем. Маленький Стикин перемахнул через трещину без видимых усилий, и мы радостно побежали вперед по ровному гладкому льду, надеясь, что теперь опасности остались позади. Но всего через пару сотен ярдов мы, к своему ужасу, оказались у самой широкой из всех попадавшихся нам на пути продольных расселин, ее ширина составляла около сорока футов. Я с тревогой побежал вдоль нее на север, надеясь, что ее можно обойти, но мои худшие опасения подтвердились, когда через милю или около того я наткнулся на ту же трещину, которую только что перепрыгнул. Затем я вернулся в исходную точку и пробежал около мили вниз, но выяснилось, что и нижняя часть расселины тоже соединялась с той же трещиной.
По всей видимости, мы находились на острове шириной двести-триста ярдов и около двух миль в длину, и покинуть его можно было только двумя способами: повернуть назад и вновь прыгнуть через трещину, которой я так боялся, или же попытаться перейти гигантскую расселину по самому тонкому ледяному мосту из всех, что я когда-либо видел. Он настолько сильно выветрился и подтаял на солнце, что стал тонким, как лезвие ножа и тянулся на другую сторону, изгибаясь, будто провисший канат, концы которого закреплены на одной высоте. Но хуже всего было то, что концы этого крайне ненадежного моста стыковались со стенами расселины на восемь или десять футов ниже поверхности ледника. Спуститься к началу моста с одной стороны, а затем перейти его и взобраться на край ледника с другой казалось почти невозможным. Однако я предпочел положиться на хрупкий мост, нежели пытаться вернуться обратно. Соответственно, я прорубил на закругленном краю расселины низкий желоб, чтобы упереться в него коленями, и, наклонившись, начал высекать ледорубом узкую ступеньку на гладкой отвесной стене. Пока я был занят этим, Стикин подошел ко мне сзади, заглянул через мое плечо в пропасть и ведущий через нее узкий мост, а затем повернулся и посмотрел мне в глаза, ворча и поскуливая, будто пытаясь спросить: «Ты же не собираешься туда спускаться?» А я ответил: «Да, Стикин, другого пути нет». Затем он начал лаять и остервенело носиться вдоль края расселины, ища другой путь. Ничего не найдя, он вернулся, улегся позади меня и стал выть все громче и громче.