Легенда о Маат

А потом всё закончилось так же резко, как и началось. Свет погас, и тьма ласково окутала моё тело, притупила боль. Я отключился через секунду после того, как поток воды сбил меня с ног. Нил в Иране. Очень оригинально.

Это могли быть мои последние слова, что было бы довольно поэтично, но…

Я не умер и открыл глаза ради того, чтобы послать в зад надоедливое, пытающееся сжечь меня живьём солнце. Несколько секунд ничего не происходило. Я просто лежал на горячем песке, пялился в голубое небо и пытался вспомнить последние лет десять жизни. Отдых на пляже не то, чем доводилось заниматься, и это осознание окончательно разбудило и заставило меня сесть.

Анубис лежал в отключке рядом, в позе тянущегося ко мне возлюбленного, чтобы взяться за руки перед смертью. Слишком уязвимый. В голове тут же промелькнула мысль убить его за Вивиан, но я приглушил её на время. Куда важнее была она.

Сгорбившись над чем-то и заслонившись мокрыми волосами, Маат сидела на песке. Дориан – рядом с ней. Я поднял взгляд выше. Прижимая руки к груди, Бастет склонилась над ними.

– Сатет… – испуганно прошептал я.

– Она жива, – прошептала Маат, и порыв ветра подхватил её голос, словно хотел разнести эту добрую весть на весь мир. – Теперь она хранитель Источника.

Я провёл рукой по щеке дочери, и она приоткрыла глаза.

– Папа, – со всхлипом прошептала она и потянулась руками в мою сторону. Я подхватил её под мышки и прижал к груди. Моя девочка. Она всё ещё пахла мёдом и молоком, как в тот день, когда я впервые взял её на руки.

– Малышка. – Я поцеловал её в лоб: не горячий и не холодный – идеальной, здоровой температуры. – Как ты?

Она уткнулась носом в мою шею и обвила руками.

– Всё в порядке, папа. Не оставляй меня больше.

– Никогда, – сквозь стиснутые зубы процедил я и поморщился.

Маат смотрела на нас округлившимися глазами. Лишь всмотревшись в них, я распознал клубившийся на дне зрачков ужас.

– Виновна, – прохрипела она и сглотнула рвущееся наружу рыдание. – Я виновна во всём.

Бастет опустилась на колени и положила руку на её плечо. Она хотела развернуть Маат к себе, чтобы обсудить всё, но та вдруг закричала раненым зверем и отползла в сторону. Да, теперь я мог сказать точно: она была в ужасе.

– Ни шагу больше, – предупредила Бастет. Я не сразу понял, к кому она обращалась, пока не увидел приближающихся Ихи и Иунит, а за ними ещё пятерых высших. Ну конечно, я бы счёл Гора глупцом, если бы он пришёл сюда один.

– Я убила его, я убила Осириса. – Маат вцепилась в волосы и стала раскачиваться из стороны в сторону. Зрачки её глаз бегали по мне и окружающим в хаотичной манере, но она не смотрела на нас. Она глядела сквозь и, что бы там ни видела, это охренительно сильно волновало меня.

Сатет тоже на неё смотрела. Все смотрели на Маат. Все, кроме моего отца, который так же раскачивался и безумно бормотал в паре десятков метров.

– Что он говорит? – аккуратно отпустив Сатет, крикнул я.

Рядом с Гором стоял Хапи, и, хотя его внешний вид оставлял желать лучшего, он наклонился к отцу. Несколько секунд внимательно слушал, пока я следил за тем, как менялось выражение его лица.

– Источник хочет, чтобы мы исправили его ошибку, – произнёс Хапи и посмотрел на Маат. – Она – ошибка.

– Истинные боги – ошибка, – прошептала Маат, но, кроме меня, её никто не услышал. Я снова опустился на колени и взял её за руку. Ледяная, бледная, покрытая десятком незаживающих ссадин. Чёрт возьми, почему они не заживали?

– О чём ты говоришь?

– Он, – она уставилась на меня исподлобья и сжала пальцы на моём запястье, – хочет убить нас.

– В чём проблема? – беспечным тоном уточнила Иунит, и я пообещал себе вырвать ей язык сразу после того, как отрежу Анубису член, а потом и голову. – Давайте убьём её.

Ихи покосился на неё, и в его взгляде блеснуло немое согласие.

Не без труда преодолев злость на Бастет, я посмотрел на неё. Это было взаимно. Мы охренительно сильно злились друг на друга, но кое-что нас всё же объединяло: Маат не умрёт. Ни сегодня, ни в ближайшую пару сотен лет. Я принял это решение, пока коротал серые будни в темнице Гора. Оно оставалось неизменным на протяжении последних лет. Я был готов отдать жизнь за эту до смерти перепуганную, измученную девушку. И я не страшился забвения – или что там ожидало богов в самом конце… Маат – та Маат, что сейчас сидела передо мной, – заслуживала жизни, заслуживала узнать, что здесь есть место любви и покою. Со всем этим мне повезло куда больше, чем ей.

На меня смотрели глаза ребёнка: испуганного, запертого в темнице ребёнка. Ребёнка, которого пыталась убить родная мать. Глаза ребёнка, бежавшего всю жизнь и так и не нашедшего места, которое смог бы назвать своим домом.

Но она была моим домом, и бурей, и штилем, и счастьем, и болью. Я был одержим ею, безумно влюблён в её ложь и любил редкие мгновения, когда она становилась настоящей только рядом со мной. Когда её демоны покладисто урчали под моими пальцами, а её слёзы окропляли мою рубашку, когда она была слабой и сильной, когда сдавалась и боролась рядом со мной.